Что такое вера?

Иногда от буддистов-неофитов можно слышать слова недоумения, а от иноверцев — подколы в том духе, что если буддийские ламы умеют творить чудеса, что что же ни один не выйдет, к примеру, на Красную Площадь и не покажет чего-нибудь этакое. Тогда-то, мол, все скептики сразу уверуют в истинность учения Будды, и оно распространится повсеместно. Но они почему-то этого не делают.
Предполагается, что чудо должно родить веру. Чудо — это нечто такое, что не укладывается в рамки привычной картины мира, что входит в конфликт с разумом. Такой подход — сугубо христианский. В буддизме одно не противоречит другому; напротив — вера должна быть следствием убеждения. Сам Будда ожидал от своих учеников, чтобы они критически подходили к его словам, то есть принимали их за правду не под давлением авторитета наставника, а вследствие собственного рассуждения. Будда не хотел делать себе поклонников, он хотел, чтобы другие прошли его путём. Лишь тогда положения веры будут усвоены глубоко, когда ты сам разложишь всё по полочкам своего ума настолько идеально, что для сомнений просто не будет места. Настоящая вера в буддизме начинается тогда, когда никакой такой "веры" уже не нужно. Вера — состояние согласия, открытости и благодарности ума.

Вера ученика в своего Учителя-ваджрачарью — всегда глубоко интимная связь. Отчасти поэтому тут нет места площадным чудесам. Хороших учеников так не приобретёшь — чуть только очередное жизненное потрясение, они сотней способов убедят себя в том, что никакого "чуда" не было, и их вновь затянет круговорот. Да и вообще не след адепту Ваджраяны хвалиться своими "сверхъестественными" достижениями. Но иногда это происходит настолько обыденно, что чудесами это и захочешь — не назовёшь.


***


В последние два года своего обучения в Уральском государственном университете я жил в одном доме на дачном посёлке близ Екатеринбурга. На соседнем участке обретался Петрович - старичок, каких у нас тьма-тьмущая, из тех, кого практически никогда не увидишь в трезвом виде, со своей женой-старушкой. Не бабушкой, так как детей у них не было. Мы и имени-то его не знали, фамилии тем более. Если летним вечером из-за окошка откуда-то с дороги доносится залихвацкая красноармейская песня — можно быть уверенным,  это гуляет по посёлку Петрович. 
Говорят, что по тому, как ведёт себя пьяный, можно судить, каково было его последнее перерождение. Если человек, напившись, не теряет самообладания, тихо засыпает — значит, перед нами бывший бог или человек. Если буянит — стало быть, асура, воинственное полубожество. Если наклюкался и вообще лыка не вяжет — раньше это сознание пребывало в животном теле. А если пьяный впадает в подавленное состояние, если его что-то гнетёт, он валится с ног, стонет и плачет — значит, драгоценное человеческое рождение обрёл бывший прета — голодный дух, или обитатель адов. Судя по этой выкладке, Петрович и раньше был человеком. От него было не услышать грубого слова, к нему всегда можно было обратиться за той или иной садоводческой штуковиной, да и он частенько захаживал к нам за всякими мелочами. Одним словом, сосед как сосед.
Но бывало, что сквозь его пьяный морок нет-нет да и блеснёт искра острого ума и, что называется, трезвой памяти. Заходит ко мне как-то раз: "День добрый!" — "Здорово, Петрович!" Сели на порожке, разговорились. Оказалось, он, как и я, учился когда-то на историческом факультете УрГУ. Вспомнили с ним Михаила Яковлевича Сюзюмова — одну из икон отечественной византинистики, — он встречался с ним вживую, а я каждую неделю видел  его имя на почётной табличке на входе в аудиторию его имени. Потом он принялся задавать мне каверзные загадки из области истории России. Мол, сколько всего было Иванов-царей? Ну ка же, говорю, — четверо. Ан нет — он выкопал из глубин своей памяти ещё одного безвестного царя Ивана — эпохи дворцовых переворотов. И вдруг:
— А вы-то что тут, дацан строите?
Я был немного огорошен этим вопросом. Он был в курсе, что мы буддисты, но чтобы старик советской закваски, хоть и с историческим образованием, знал это слово? Вот в нашем курсе религиоведения оно не звучало. А мы и вправду в доме сделали целый зал для общих практик.
— Дацан не дацан, а что-то вроде этого...
— Ну давайте-давайте. Буддизм - вера хорошая. Самая древняя.

***

Той зимой наш дом был единственным обитаемым во всём посёлке, за исключением сторожки. Редко-редко кто пройдёт туда-обратно по дороге - а чего и делать здесь зимой, если в городе есть квартира? Одним утром мы, как водится, сидим на кухне у печки и пьём чай. Заходит и лама; зимой, когда строительство на горе затруднено, он приехал в город решить какие-то бумажные вопросы. Как водится, наливаем ему чаю, он садится к нам за столик...
- Петрович умер.
"Умер?" — глядя на него, беззвучно спрашиваем мы, удивлённые скорее не самому факту смерти старика — в его-то годы, с его-то обыкновениями, — но тому, откуда лама может это знать? О Петровиче с осени ни слуху ни духу. Лама продолжает:
— Вчера вечером. Как зашёл домой, так сразу к холодильнику - там у него оставалось водки в бутылке. Открыл дверцу, нагнулся - и там же и свалился.  Попался мне сегодня ночью в бардо, рассказал. Ну что, — говорю, — Петрович, понял, что с тобой произошло?
— Как же, — говорит, — умер я. Надо перерождаться?
Я ему:
— Раз уж ты мне попался, выбирай: хочешь в рай? Или можно снова человеком.
— Лучше уж человеком, — отвечает...
Через несколько дней у меня выпало "окно" - сутки, свободные от лекций, и я не поехал в город. Весь день мы с товарищем занимались по хозяйству, время от времени заходя в дом погреться. Сидим с ним, прихлёбывая чай, и тут кто-то стучится в дверь. Открываю — к нам заходит какой-то незнакомый дедок. Глянул в окно — там пара его товарищей.
- Чайку?
- Да нет, спасибо... Петрович-то умер...
Видимо, это его товарищи, сообразил я, пришли проведать, что да как унего на участке, и соседям заодно сообщить. Но перед тем, как сообразить, что лучше не распространяться о нашей осведомлённости — ну мало ли чего могут подумать — я возьми и ляпни:
— Да мы уже знаем...
— Как же это вы можете знать?
— Э-э... Сорока на хвосте принесла, — произнёс я первую пришедшую на ум глупость.
—  Странно... На похоронах у него, кроме нас, никого и не было...
Он недоумённо посмотрел на меня, — дескать, какая такая "сорока", постоял, попрощался  и вышел к товарищам.