Чемодан, вокзал, Тува?

Вторая половина 2017 года почему-то оказалась необыкновенно богата на оскорбительные заявления о буддистах в российских СМИ. Две российские буддийские организации назвали «сектами», буддистов объявили виновниками геноцида мусульман в Бирме, и вот — новый случай. Правда, на этот раз авторами оказались не журналисты, а сценаристы сериала «Улица», который показывают на телеканале ТНТ.

В одной из серий двое молодых людей обсуждают статуэтку Самантабхадры с супругой, которую собираются подарить девушке. «Это, типа, символ слияния пустоты и безмятежности» — говорит один. «По мне, это символ перепихона» — возражает ему второй. Представитель Калмыкии при президенте РФ Баатр Лиджиев направил руководству канала предложение извиниться за некорректные слова. «Оскорбившиеся недоучки плохо знают свою собственную религию с ейным тантризмом» — высказался по поводу просьбы Лиджиева известный православный богослов и миссионер, дьякон Андрей Кураев.


Таков был один из его комментариев к собственной записи в ЖЖ от 26 декабря, озаглавленной «Новости нирваны». Но и сама эта запись заслуживает отдельного внимания. Вот она полностью:

«Однажды на стене буддийского монастыря появилась надпись „Будда — козёл!“ „Ещё один ученик приблизился к просветлению и скоро покинет монастырь“ — грустно подумал настоятель».

Нет, этот «анекдот» придумал не сам о. Андрей, как вы, может быть, подумали. Это всего лишь перепост с одного из юмористических сайтов. Однако, зная тональность, с которой он обычно комментирует новости буддийского мира, я был уверен, что придумал этот «анекдот» он сам — пока не проверил свою догадку, поняв, что ошибся. Оказывается, это одна из баек про Шри Япутру — пародийного персонажа «дзэнско-индуистской» направленности из Рунета, в которой его имя заменили на «Будда» и «настоятель».

Здесь можно было бы использовать какую-нибудь риторическую фигуру, заявив, например, что неудачно пытаясь шутить над вещами, в которых он не разбирается, о. Андрей выставляет в смешном свете только самого себя. Однако после того, как я прочитал этот анекдот, пересказавший (перепечатавший) его отнюдь не показался мне смешным. Первым чувством, которое я испытал после его прочтения, было недоумение, сменившееся затем сожалением. Недоумение — оттого, что, понимая из формы изложения, что передо мной, судя по всему, анекдот, я не совершенно не могу сообразить, что именно тут может быть смешного, в чём шутка? Могу лишь предполагать, что, видимо, это некая стилизация под известные японские коаны с провокационным содержанием.

Сожаление же — оттого, что человек, считающийся сегодня едва ли не главным интеллектуалом в Русской православной церкви, вновь без доли смущения говорит о вещах, в которых, судя по его высказываниям, разбирается чрезвычайно слабо — и при этом ничтоже сумняшеся называет самих буддистов «недоучками».

Не касаясь огрехов, содержащихся в посвящённой буддизму главе его книги «Сатанизм для интеллигенции» (1997), несколько раз уже прокомментированных, хотел бы в качестве примеров привести несколько фрагментов из его публичных выступлений.

На публичной лекции, которая состоялась в 2008 году в Екатеринбурге, о. Андрей зачитал фрагмент статьи из газеты «Коммерсант», в которой говорилось о том, что Компартия Китая запрещает разыскивать новые перерождения высоких лам без её ведома и санкции, что показалось ему забавным. В ответ на это Далай-лама предложил, по словам Кураева, «ещё более сумасшедший вариант» — избрать себе преемника ещё при его жизни. Объясняя, в чём же тут состоит «сумасшествие» Далай-ламы, он пояснил, что для того, чтобы отыскать нового перерожденца, следует, оказывается, сперва обязательно дождаться смерти старого.

Вполне в духе западных исследователей-европоцентристов XIX века, он, очевидно, полагает, что разбирается в религии невежественных туземцев лучше, чем они сами. Между тем, согласно буддийскому учению, для такого существа, как бодхисаттва Авалокитешвара (воплощением которого и является Далай-лама) не составляет труда проявлять сколько угодно тел. Он уже не связан собственной кармой, и являет свои тела там, где может принести пользу живым существам. Произвести перерождение ещё до смерти текущего тела, как считается, могут и другие ламы. Например, ныне живущий наставник Тубтен Сопа Ринпоче, основатель международного «Фонда сохранения передачи Махаяны» (FPMT), родился за два года до кончины ламы Кунсанга Еше, перерождением которого считается. Можно привести ещё не один и не два примера подобного рода. Важно то, что такая возможность учению тибето-монгольского буддизма никак не противоречит.

Возможно ещё более простое объяснение замысла Далай-ламы относительно своего прижизненного преемника, вообще не имеющее отношения к вопросу реинкарнации. Речь может идти всего-навсего о передаче ему титула «далай-лама». В 1910 году правительство цинского Китая уже пыталось сделать нечто подобное, лишив Далай-ламу XIII титула и всех полагающихся по нему прав и привилегий из-за его самовольного отъезда в Индию, и намереваясь передать этот титул другому лицу. Напомню, что перерожденцы этой линии не всегда носили титул «далай-лама» — в 1578 году он был пожалован халхаским Алтан-ханом Сонаму Гьяцо, третьему в этой череде. Нынешний носитель этого титула, Тензин Гьяцо, вправе отказаться от него, передав его другому лицу, оставаясь при этом перерождением Авалокитешвары: статус тулку и этот титул не имеют между собой некой неразрывной связи.

В 2014 году Кураев вновь попытался высмеять Далай-ламу в связи с вопросом о его перерождениях. Комментируя у себя в ЖЖ его ответ немецкому изданию на вопрос о многочисленных сроках Владимира Путина, он критикует слова Далай-ламы о том, что это «немного слишком» и что его позиция «очень эгоцентрична»:

Смешно, что говорит это человек с номером 14. То есть он сам приходил к высшей власти в своей стране уже 14 раз подряд, причем каждый раз — пожизненно.
Вдвойне забавна данная инвектива потому, что с точки зрения буддизма эгоцентрично любое самосознание. Местоимение «я» там по идее вообще должно быть запрещено как иллюзия. Суждения «я президент» и «я существую» равно ошибочны и иллюзорно эгоцентричны.

Оставим в стороне уже упомянутый мной факт, что не все перерожденцы этой линии носили титул «далай-лама», а также то, что верховной властью в стране они обладали лишь со времени Далай-ламы V. Обратим внимание на то, что ему кажется «вдвойне смешным». Кураев считает, что в буддизме «по идее» должно быть запрещено употребление местоимение «я», которое, якобы, считается в нём полной иллюзией.

Впрочем, тут я склонен согласиться с о. Андреем, так как излагаемая им трактовка буддийской концепцию анатмавады («отсутствия «я») действительно смехотворна. Взгляд, согласно которому «всё — иллюзия» и «ничего не существует», признаётся в буддизме одной из т. н. «двух крайностей» (вторая крайность, если вкратце — «объекты существуют сами по себе», «истинно»). Названия этих двух воззрений принято сегодня переводить на русский как «крайность нигилизма» и «этернализма» соответственно. Как же учения анатмавады и шуньявады (учение о пустоте) прилагаются к проблеме «я»? Неизменного, вечного и самостоятельного «я» («души», «духа») не существует; но «я» несомненно существует в относительном смысле — то есть как изменчивое, зависимое явление. Такое «я» пусто от самосуществования, — только в этом смысле оно и называется «пустым». Личное местоимение «я» тут ни при чём, и если использовать его с осознанием подлинной природы его существования, то никакой опасности в его употреблении нет, и «запрещать» его совершенно ни к чему.

Конечно, понимание пустоты как некоего совершенного несуществования, вакуума, обладает известным очарованием и звучит убедительно на не знакомых с буддизмом людей. Такими людьми когда-то были американские поэты-битники, которые, вдохновившись несколькими японскими и китайскими произведениями традиции дзэн (чань), в своих стихах и прозе тиражировали именно такое, «буквалистское» понимание буддийской пустоты — мол, «ничего нет». Это ложное прочтение прочно вошло в западную популярную культуру. Не может отделаться от него и Кураев, когда раз за разом пересказывает анекдоты вроде того, что был приведён выше, или вот этого (придуманного другим, хоть и бывшим, священником Иваном Охлобыстиным):

Отец Савва никогда не здоровался с буддистами — боялся оскорбить их религиозные чувства, поскольку достоверно знал, что буддисты веруют, будто ничего нет, в том числе и их самих.

Учение о пустоте в буддизме считается одним из сложнейших, но о. Андрей постигает его буквально «шутя». Неужели в голову профессора богословия не закрадывается сомнений в верности своего понимания этого учения? Сказать наверняка, конечно, сложно. Но не могу по этому поводу не вспомнить один эпизод, рассказанный Кураевым в своей книге «Дары и анафемы».

Там он рассказывает, как однажды встретился с Виссарионом (Сергеем Торопом), основателем т. н. «Церкви последнего завета». «Мессия» Виссарион заявлял, что в своём учении он объединяет христианство с буддизмом. Тогда о. Андрей начал задавать ему вопросы о буддийском вероучении, и выяснилось, что тот ничего в нём не смыслит. На вопрос же, как можно объединять то, чего не знаешь, Виссарион ответил: «Но ведь буддизм — это ложь. Мессия должен знать истину, но не обязан знать ложь и грех». В итоге он признался, что в буддизм на самом деле не верит, а говорит о нём лишь для привлечения к себе большего количества людей.

Разумеется, учение Виссариона Кураев описал исключительно критически. Но похоже, что в отношении буддизма он является в некотором роде «виссарионовцем»: будучи уверен, что христианство — это несомненная истина, он позволяет себе говорить о буддизме всё, что угодно, не особо заботясь, правда это или нет, — ведь буддизм, как он уверен — это ложь.

Кто-то скажет, что такое сравнение Виссариона с Кураевым выглядит натянуто, ведь о. Андрей — всё-таки учёный богослов, профессор и эрудит, автор целого ряда талантливых апологетических сочинений, а Виссарион — невежественный шарлатан. Я бы и сам избегал подобных отождествлений, если бы не множество заявлений Кураева относительно буддизма, которые начинают выглядеть абсурдными, едва только обратишься к специализированной буддологической и тибетологической литературе и источникам. В свете этих его вольностей качество и правдивость остальных его исследований, чего бы они ни касались, начинают вызывать вполне понятные сомнения. И всё же было бы несправедливо говорить, что «виссарионовский» подход к буддизму — это нововведение Кураева. Корни его уходят в начало XIX века, когда РПЦ начала активную христианизацию российских калмыков и бурят, а после — ввязалась в полемику с теми русскими людьми, что начали проявлять симпатии к буддизму, познакомившись с классическими сутрами Палийского канона.

Свои основные антибуддийские сочинения православные публицисты создали на рубеже XIX-XX веков. Венцом их, несомненно, является «Буддизм в сравнении с христианством» Владимира Кожевникова (1910). Этот многостраничный фолиант у нас до сих пор переиздаётся и активно цитируется православными в их полемике с буддизмом. То, насколько высоко православные оценивают качество анализа буддизма, произведённого Кожевниковым, можно видеть хотя бы потому, что его имя о. Андрей называет в одном ряду с выдающимися российскими буддологами-современниками, на труды которых он опирается в своих книгах — Ольденбурга, Щербатского, Розенберга.

«Буддизм в сравнении с христианством» Кожевникова — труд по-настоящему капитальный и добросовестный. Если так, то, казалось бы, отчего не использовать собранный им материал и сделанные им выводы и сегодня, спустя сто лет после его первой публикации?

Дело в том, что он был ориентирован на буддофилов-теософов, почитателей Елены Блаватской, которая утверждала, будто бы излагаемое ею теософское учение очень близко к «раннему», «изначальному» учению Будды, и даже является его основополагающей частью. Это же ядро якобы лежало и у истоков всех остальных религий, в том числе и христианства. Вот почему интересы буддофилов были прикованы к раннему буддизму, который виделся им едва ли не братом-близнецом хорошо знакомых и почитаемых ими христианских Евангелий. Эти-то интересы и симпатии и старался разрушить Кожевников, доказывая, что ранний буддизм и христианство не только не близки, но и прямо противоположны друг другу.

Итак, понятно, что специфические цели и задачи Кожевникова вполне чётко предопределяли выбор буддийских источников, которыми он пользовался — по преимуществу это были сутры из Палийского канона. К тому же, переводы сутр и комментаторской литературы Махаяны (в основном дальневосточной) на европейские языки были на начало ХХ века ещё довольно немногочисленны — да и сам Кожевников не видел смысла знакомиться и полемизировать с ними: по его собственным словам, «...конечно, в крайнем случае, только здесь, в первоисточнике, а не туманном лабиринте метафизических сплетений Магайяны со всевозможными монгольскими и иными языческими суевериями дерзнут искать какого-то нового света, способного возродить духовную жизнь Запада, даже наиболее увлекающиеся из современных буддофилов».

Это замечание было верно для конца XIX века, однако ХХ век показал ошибочность такого прогноза. И у нас в России, и на Западе подавляющее большинство «белых» буддистов принадлежат как раз к Махаяне, да притом к той её форме, что казалась европейским мыслителям XIX века самой примитивной, суеверной и далёкой от того, чему на самом деле учил Будда — к тибето-монгольскому буддизму.

Последователей тхеравады и дзэн-буддизма среди русских у нас в стране исчезающе мало. В этом смысле можно сказать, что современные русские буддисты придерживаются традиции, так как последние 300 лет самыми распространёнными буддийскими направлениями в России остаются тибетские школы гелуг и кагью.

Но замечать этого факта современные православные критики буддизма упорно не хотят. Как будто не было ХХ века с его широким распространением тибетского буддизма на Западе и колоссальным прогрессом в областях буддологии и тибетологии — они продолжают делать вид, будто живут во времена, когда о «далай-ламском лжеверии» было почти ничего не известно. Среди источников знаний о тибетском буддизме, которыми пользовался Кураев при написании своего «Сатанизма для интеллигенции», самые свежие — это воспоминания Бурдукова о Джа-ламе и Александры Дэвид-Неель — о её поездках в Тибет (то есть 1910–1920-е гг.).

Между тем, сегодня на русском языке доступны основополагающие сочинения всех школ тибетского буддизма, представленных в России. Для того, чтобы познакомиться с «Большим руководством к этапам Пути к Пробуждению» («Ламрим Ченмо») Дже Цонкапы — подробнейшим сводом практических учений самой многочисленной в России школы — гелуг — сегодня не нужно даже идти в магазин или заказывать эту книгу по почте: издательство «Нартанг» давным-давно выложило её в открытый доступ. Ситуация с «Большим руководством» выглядит тем более курьёзно, что в XIX веке православные миссионеры предприняли несколько безуспешных попыток перевести его на русский язык, чтобы потом использовать для диспутов с буддийским духовенством в деле христианизации калмыков. При всех своих скудных в ту пору знаниях о тибето-монгольском буддизме они понимали, что без знания «Руководства» полемизировать с более-менее образованным буддистом школы гелуг по поводу его веры — практически невозможно. Однако теперь, когда оно в прекрасном переводе на русский и с подробными комментариями легко доступно для любого, у кого есть доступ в Сеть — они его совершенно не читают, или по крайней мере делают такой вид. Если бы о. Андрей ознакомился с заключительной частью «Большого руководства» Дже Цонкапы, он бы наверняка поостерёгся озвучивать столь вульгарное понимание буддийского учения о пустоте, которое у Цонкапы прямо называется ложным и логически опровергается.

Действительно, православным XIX века было очень легко «разделываться» с тибетским буддизмом одним взмахом пера — а именно, ссылкой на современных им буддологов, заявлявших, будто «ламайство» — чрезвычайно искажённая версия изначального буддизма. Если это — просто выдумки тибетских лам вперемешку с индуистскими и шаманскими обрядами, то критика этих «метафизических хитросплетений» — пустая трата времени. Ведь всякому приличному человеку и так очевидно, что это ложь. Однако сегодня аргументация, которую православные апологеты заимствуют из сочинений своих коллег столетней давности, на современных, более-менее образованных буддистов, не действует. Особенно в свете того, что они — буддисты индо-тибетской традиции, а предлагаемые им «доводы» — это или обрывочные цитаты из Палийского канона, или пошлые шутки в дзэнско-битническом стиле.

Подобный обскурантизм в отношении тибетского буддизма выглядит тем более сомнительно, так как отсутствие полемики с ней в XIX веке обусловливалось в том числе и отсутствием возможности познакомиться с ней на должном уровне. Сегодня эта возможность есть — так отчего же Кураев не пытается оспорить слова Цонкапы, Асанги, Гампопы, предпочитая, в лучшем случае, иметь дело с их устаревшими и наивными пересказами? Не потому ли, что спорить с ними сложнее, чем травить неудачные шутки или пытаться выставить Далай-ламу в смешном свете перед несведущей аудиторией?

Кстати, и этот приём — как можно больше опорочить буддийское духовенство в глазах верующих — православные миссионеры использовали с самого начала своей деятельности среди бурят и калмыков вполне осознанно, справедливо полагая, что разочарование в личности учителей легко ведёт к отречению от того, чему они учат. В этом смысле о. Андрей бьёт «по площадям», стараясь высмеивать не иначе как самого Далай-ламу — метит тем самым он, конечно, во всех российских буддистов — и бурят, и русских, и тувинцев, и калмыков. Иногда в этом высмеивании он достигает каких-то запредельных глубин пошлости. Думаю, самый вопиющий случай подобного рода — это его слова во время беседы на радио «Эхо Москвы» в 2014 году.

...кстати, не могу не удержаться, что у Далай-Ламы в доме, в кабинете — мне рассказывал человек, который там бывал — есть замечательная фотография, на которой Далай-Лама сидит в позе лотоса, при этом у него в рабочем состоянии фаллос и туда воткнута палочка в виде зонтика. Ну, честное слово. Ну, человек, при виде которого хочется улыбаться.

А вам хочется улыбнуться? Или, может быть, вы думаете, что описанное — плод извращённой фантазии неназванного знакомого? Полагаю, да, но не совсем. Скорее всего, этот человек видел не фотографию, а тханку — иконописное изображение, на котором Далай-лама изображён в стандартной для него позе (как на иллюстрации к этой статье) — правая рука удерживает стебель лотоса, на котором покоятся книга Праджня-парамиты и меч мудрости, а левая ладонь лежит на ступнях ног, скрещённых «в позе лотоса». На ней он держит колесо Учения, — дхармачакру, — которое традиционно изображается укреплённым на продолговатую рукоять...

Московскую ступу Кураев называл «безобразной фигнёй», тибетских монахов — «придурками, которые балуются своими погремушками в горах».

«Человек, оскверняющий святыню, заслуживает сострадания и молитвенной помощи, ибо не ведает, что своими действиями причиняет вред и себе самому, своим близким, своему народу». Эти слова Тэло-тулку Ринпоче, Шаджин-ламы Калмыкии, которые он сказал по поводу инцидента с осквернением статуи Будды в Элисте в 2016 году, о. Андрей ставил в пример православным, проводя параллель с их реакцией на выходку «Пусси Райот». Он даже удостоил его сравнения с самим собой, сказав тогда, что у буддистов «их патриарх оказался дьяконом кураевым» (Кураев, как вы помните, выступал против их заключения). Правда, и тут он не обошёлся без насмешек над буддийскими учителями, предложив буддистам другой вариант отношения к дагестанскому борцу — виновнику того инцидента: «Есть и интересный вариант: борцуна поместить к ламе Итигелову. Ну то есть тоже засолить его. Всего или хотя бы те части его организма, которыми он совершил кощунство»...

...И, вы знаете, эта его фраза внушает мне некоторый оптимизм. Выходит, всё-таки о. Андрей — пускай и в тайне ото всех — твёрдо верит в то, что учение Будды и вправду воспитывает у своих последователей непоколебимые терпение, доброту и умение прощать. А иначе откуда та необъяснимая беспечность, с которой он год за годом поносит буддизм и буддистов, нисколько не опасаясь того, что его язык, в полном согласии с его советом, будет однажды помещён ими в соль к хамбо Итигелову?

От себя я бы советовал о. Андрею всё же внимательно изучить учение о пустотности в тибетском буддизме, за которое он выдаёт свои нигилистические лозунги вроде «Ни ступы не существует, ни буддизма не существует, ни Будды не существует. Это философия нетовщины, ничего нет, всё иллюзия». С точки зрения последователей Дже Цонкапы, есть и ступы, и Будда, и буддизм, и, самое главное — сами буддисты, с которыми вы живёте в одной стране, бок о бок. Более того, «пустыми [от самобытия]» они, согласно учению Цонкапы, называются именно из-за того, что существуют не сами по себе, в некоем абстрактном вакууме, а не иначе как в зависимости от окружающих их существ и явлений.

И последнее. Возвращаясь к последней антибуддийской выходке Кураева, хочется сказать, что буддисты всё-таки не пишут на стенах своих монастырей ничего подобного тому, что от их имени «написал» на них автор того анекдота. Но вот в 2012 году на стенах петербургского дацана действительно появилось нечто необычное — это были свастики и надписи известного содержания. А не далее как в августе этого года неизвестные написали чёрной краской на ступе в Апатитах: «Россия — православная». Как тут не вспомнить предложение в одной из недавних статей Охлобыстина: «Хочешь быть буддистом? Только скажи, я тут же куплю тебе билет до Тувы».

Он продолжает: «Если ты родился в России, то твой оптимальный путь любви только столбовой дорогой православия». А что, Тува по Охлобыстину — не Россия, раз он предлагает отправиться туда тем, кто якобы по-буддийски «ничего не чувствует» — ни боли, ни любви? Создаётся впечатление, что люди, высказывающиеся подобно Охлобыстину и Кураеву, хотели бы, чтобы хамбо Аюшеев и Тэло-тулку тоже однажды заявили местным православным что-то вроде «чемодан, вокзал, Москва», и обеспечили им срочный выезд. Тогда одним прекрасным утром Кураев с Охлобыстиным проснутся в ультраправославном, но очень маленьком государстве.


P.S. (2024) Как видим, что касается Кураева, то лично он в конце концов всё-таки оказался в небольшом государстве, в котором почти нет ненавистных ему буддистов.