Сказки одной-единственной ночи

Б. Ойдов. Ар Халхын шилийн сайн эрчууд. II дэвтэр. — Улаанбаатар, 2011. — 94-96 дахь тал.

В прежние времена в Борджигин-Цэцэн-ванском хошуне Сэцэн-ханского аймака (ныне сомон Угтаал Среднегобийского аймака) жил один сайнэр, Жанцан по кличке Керулен, который кочевал близ горы Ерлуг, скал Их-Газрын и Хонгора. Что касается того, почему он носил такую кличку, то, с одной стороны, это оттого, что приехав однажды на реку Керулен, он преизрядно потрепал князей и богачей, проживавших на его берегах, а также из-за случая, когда ему удалось переплыть эту реку, когда ей случилось очень сильно разлиться.

Как-то раз, когда он угнал с окрестностей Хэнтийского хребта особенно много скота, за ним отправились в погоню стражники хошунной канцелярии. В то время Керулен необычайно широко разлился, и сайнэр Жанцан, понадеявшись на то, что стражники не отважатся сунуться в реку, направил своего коня прямиком к воде и въехал в неё. Переплывая реку, они с конём едва не утонули, но всё же достигли противоположного берега, и так он ускользнул из рук стражи, которая, не посмевши войти в воду, лишь впустую изрыгала проклятия на другом берегу.

Помимо этого, Жанцан-Керулен имел и другие особенности, выделявшие его из всей массы сайнэров. К примеру, он был настоящим знатоком житейской мудрости, нигде ни разу не был схвачен, спасаясь от погони, был готов пойти на всё, и всегда выручал попавших в беду товарищей. Его даже иногда называли «благочестивым вором».

Сколько бы скота он ни угнал, он умел заметать за собой следы, а перед своими соседями по южным отрогам горы Ерлуг он всегда показывался на едва передвигающей ноги плохонькой лошадёнке. Все свои дела он проделывал в течение одной-единственной ночи, и к утру всегда успевал вернуться домой. Тайные свои поездки от умел укрывать даже от ближайших соседей. Когда к нему вечером заходил сосед, он притворно ложился спать, а с утра показывался около своей юрты, скажем, справляющим нужду. При помощи этих уловок ему много раз удавалось пустить пыль в глаза ничего не подозревающим местным.

У одного из лучших сайнэров Дариганги, Маам-Гууга, тоже как-то раз было такое же срочное, требующее исключительной расторопности дело. Одним утром по соседскому стойбищу прошёл слух, что в загоне для овец нашлась необычно длинная белая трубка для табака, принадлежавшая Маам-Гуугу. Стали шептаться: неправду, оказывается, говорят, мол, сайнэры никогда не крадут у соседей. «Прошлой ночью Маам-Гууг украл овцу из загона, да трубка у него, должно быть, и выскользнула. Вот же бедолага, неужели до такой степени изголодал!..» — судачили они. Между тем в полдень с юго-запада показался на своем пёстром жеребце сам Маам-Гууг. Но, не заезжая в стойбище, он проехал его стороной. — Посмотрите-ка! Парню-то нашему, соседей обокравшему, вон как стыдно, нам на глаза боится показаться! — переговаривались люди. Между тем вечером с северо-запада опять показался всадник. Опять это был Маам-Гууг, но на этот раз он направлялся прямиком к ним. — Гнать его надо! Не иначе как каяться чистосердечно к нам едет. А ещё «сайнэр», «хороший человек», называется! Профукал свою дорогую трубку из-за захудалой овечки, верно, будет просить её назад… — а между тем Маам-Гууг как ни в чём не бывало заехал в стойбище, спешился у коновязи и, зайдя в юрту, поздоровался с хозяевами. Когда же все закурили, он достал из голенища свою знаменитую длинную белую трубку и задымил вместе со всеми, чем изрядно удивил всех присутствующих. — Выходит, наш Маам-Гууг всё же настоящий сайнэр, и у соседей, как и полагается, не крадёт. Украл не он, но чья же всё-таки та белая трубка? — долго гадало всё стойбище.

Тайну своей трубки Маам-Гууг поведал лишь спустя годы. Та трубка, что нашли в загоне, на самом дела принадлежала ему. Той достопамятной ночью наш сайнэр, чтобы помочь одному голодавшему бедняку, украл из загона овцу, волей-неволей обокрав соседей, и в это время обронил трубку из голенища. Хватившись её, он подумал: — Вот это я дал маху! Ведь все мои соседи до единого опознают мою трубку. Пойдёт обо мне молва, мол, ворует он у собственных соседей, и они не то что здороваться, — на пушечный выстрел к себе не подпустят. Если я сейчас быстрее быстрого не проедусь по южному склону горы и не раздобуду точно такую же трубку, так оно и будет. Тогда в ночи он помчался туда на своём пёстром скакуне, нашёл такую трубку, и, чтобы восстановить честь своего имени, специально закурил с обитателями того стойбища.

Подобных историй о том, как в единственную ночь сайнэры успевали уладить все свои дела, в старые времена ходило множество. Что до Жанцана-Керулена, то тот успевал за одну ночь, выехав от горы Ерлуг, доезжать до окраин Хэнтия и берегов Керулена и уводить оттуда скот. Однако однажды он угнал свыше десятка свирепых верблюдов и, приехав домой, позвал жену: — Нужно поскорее стреножить этих верблюдов, помоги-ка мне, быстро, быстро, что копаешься! Когда она вязала верблюдов, её руки и ноги дрожали. Глядя на это, Жанцан-Керулен, несправедливо обругавший жену, подумал: — Что за непутёвый я человек! Мало того, так и других страдать заставляю. Всё, пора завязывать со всем этим, — и с тех пор решил сойти с извилистого сайнэрского пути.

И вот однажды он остановился на ночлег в Хэнтии, в одной семье, где в этот день читали джасу и совершали огненное подношение. Ночью, после того, как все в стойбище уснули, он тихонько встал и забрал всё имущество, подготовленное для обряда призывания счастья, немало поживившись. В то время было принято готовить для этого обряда жирную баранину без костей, рисовую кашу на масле, формованные печенья. Позже он, говорят, вернул им вдвойне всё то, что было приготовлено для богатого подношения.

Летом и осенью тридцать четыре кобылы Жанцана-Керулена спокойно паслись близ горы Ерлуг. Он раздобрел, располнел и превратился в радушного хозяина, часто закатывавшего пирушки. Когда бы к нему ни заходили гости, он, протягивая им огромную медную, полную кумыса чашу, со словами: — Пейте, пейте ещё! — заставлял их выпить её до дна. А если гостю не удавалось осушить чашу, он, подождав немного, подтрунивал над ними: «Или кобыл моих ты тощими считаешь, или Жанцана-Керулена — жадиной?» К нему постоянно приходили соседи, чтобы «испить кумыса нашего лучшего сайнэра». У него родилось два сына, Наваантаян и Дашдондов, и Дашдондов по сей день счастливо живёт в Среднегобийском аймаке, занимаясь скотоводством.