Агваанхайдав. Диспут с длинноволосым пандитой Цэрэнпилом.

Хамба-номун-хан Агваанхайдав — одно из выдающихся имён среди монгольского ламства первой половины XIX века. Ему принадлежит более 200 работ на тибетском языке, составивших в общей сложности 5 томов. Это труды по теории сутры и тантры, по технике созерцания, нравственности, истории, а также ряд художественных произведений дидактического содержания, в частности — поучительные истории с участием животных в жанре спектакля (zlos-gar) и проповеди ('bel-gtam).

Первый известный мне перевод этого сочинения с тибетского на монгольский язык («Бандид урт үст Цэрэнпил хэмээгдэхийн тэмцлийн бичиг оршвой») принадлежит Д. Ёндону. Он был издан в 2006 году улан-баторским храмом Тувдэнпэлжээлин в составе сборника трудов Агван-Хайдава. Именно с этого перевода в 2012 году и был сделан мною перевод «Диспута» на русский язык, который после незначительной корректуры в 2019 году был опубликован в качестве приложения к книге «Великие дебаты в Панадуре», посвящённой известным христианско-буддийским дедатам на Шри-Ланке. В 2018 году вышло отдельное монгольское издание «Диспута» в переводе Х. Тумэнбаяра («Бандид урт үст Цэрэнпилийн тэмцлийн бичиг оршвой»), которое было несколько более точным и содержало также переводы на английский и русский языки, а также записи монгольского текста в разных монгольских письменностях. 

Недавно мне удалось найти тибетский оригинал этого сочинения, после сверки с которым в текст перевода было внесено несколько поправок, а также идентифицированы цитаты из «Драгоценной сокровищницы назидательных речений» Сакья-пандиты, указывать имя которого Агван-Хайдав считал излишним. Кроме того, тибетское издание показало, что у «Диспута с длинноволосым пандитой Цэрэнпилом» имеется продолжение в виде «Беседы с великим созерцателем Бушуном, равностным в отношении восьми мирских обычаев», главный герой которого — друг щенка-пандиты Цэрэнпила щенок-йогин Бушун, что упоминается в самом конце текста «Диспута».

Однажды, когда живший у меня щенок русской собаки по кличке Цэрэнпил, нагулявшись на улице, забежал домой, я, воскликнув: «За домашним имуществом и скарбом ты не следишь, только и делаешь, что шляешься где ни попадя!», шлёпнул его. Тогда он — а был он смышлёным и сообразительным —  возмутился и хрипло выговорил:

— Ха! Чем же собака, шляющаяся ради забавы, хуже монаха, шляющегося ради наживы?

Тогда я сказал:

— Не говори заносчивых слов. Вот поймают тебя большие псы — что тогда?

— Станут есть — да и пускай съедят. Моё-то собачье тело не из тех, что трудно обретается. А вот когда ты употребляешь своё труднообретаемое человеческое тело на всякую чепуху — по сравнению с тем, что я употребляю своё собачье тело на игры, — это каково? Моё ведь тело только лишь собачье.

— Что же, тебе собачье тело без нужды?

— Собачье тело мне не нужно, мне бы человеческое. Его получить не так-то просто. Тебя же послушать да поглядеть на твоё поведение, так выходит, что как будто человечье тело тебе не нужно, а собачье — нужно.

— Заткнись и сиди тихо. Когда собака говорит по-человечьи – не к добру.

— Если собака говорит человеческим голосом – это диво. Но если человек вздумает вести себя по-собачьи — вот это не к добру.

— Говорят, красноречие дурака — в его немногословии. Так что замолчи и лежи себе смирно.

— Некрасноречие — когда говорят не так, как приличествует мудрецам. А коли дурак скажет правду — это диво.

— Диво то, что ты, чьё тело сплошь поросло волосами, ещё имеешь дерзость произносить столь хвастливые слова!

— Шерсть на моём теле — это одежда, полученная мною от рождения, и это чудесно. Мне не надо добывать её от других. А вот тебе, использующему нашу, животных, шкуру для того, чтобы прикрывать своё срамное место, да при этом ещё дивящемуся моей наглости, должно быть стыдно!

— Мы, хоть и покрываем поверхность тела овчиной и прочим, зато снаружи обделываем её шёлком и парчой, и получается благолепно. А вот твои космы, торчащие во все стороны, будто ячьи хвосты, отнюдь не благолепны.

— Высокие ламы и великие князья, вывернув шерсть волосом наружу, называют это меховой курткой и сидят, вызывая всеобщее восхищение. Но когда я тоже хожу шерстью наружу, это тебя поражает. Кроме того, вы, снимая свои куртки, оголяетесь — разве это красиво? Это непотребно. Что же касается моей обращённой наружу шерсти, растущей из моего же тела, то она крепка.

Я сказал:

— Старая хвостатая псина, не буду с тобой разговаривать!

Он ответил:

— Где и когда появится еда с питьём, туда бежит.
Хоть приставлен к делу, от него убегает.
Коли так, то, хоть и может говорить и смеяться,
На деле же — старая собака без хвоста

— согласно вышеупомянутому изречению [Сакья-пандиты из «Драгоценной сокровищницы назидательных речений»], и тот старый пёс, что умеет трепать языком и смеяться, и тот старый пёс, что умеет рычать и лаять — оба они псы. Так не лучше ли тот, у кого есть хвост, того, у кого его нет?

— Что до тебя, так ты дерьмоед.

— Собака ест дерьмо — в чём тут грех? А ты, монах, проедающий без меры казну, родишься потом навозным червём и будешь питаться дерьмом. Ещё и вкусным покажется!

— Тебе уже сейчас дерьмо по вкусу. А вот меня бы вырвало.

— Хоть тебя и тошнит от дерьма, обретающегося в желудке, но ты мирно уживаешься и ничуть не страшишься пребывающих в твоём сердце трёх ядов Круговерти — и ещё думаешь о себе как об ученике Будды Шакьямуни?

Я ответил:

— Я — человек. Ты — зверь. Меж человеком и зверем разница. Не возводи поклёпа!

— Что до тела — разница есть. Но что касается разницы меж сознаниями — о том не ведаю. В Слове Будды, касающемся немногих отличительных свойств человечества, не сказано, что сознание низшей личности в период, когда оно не порождает мысли, чем-то отличается от животного. Опять-таки, в «Назидательных речениях» [№67]:

Постоянно делающий главным насыщение желудка
Хоть и безволосый — всё одно что свинья, 

— таково наставление. И ты постоянно заботишься о насыщении, и я постоянно забочусь о насыщении. Так в чём же один из нас лучше другого? В миру же собаки считаются лучше свиней. Изрекший это наставление почитается всеми вами за учителя, и не бывало такого, чтобы он пристрастно относился к нам, животным.

— Ты мудрец, рекущий удивительные вещи. Прямо какой-то собачий пандита! А ну сложи какое-нибудь ладное стихотворение, а я оценю.

Он ответил:

— У собак пандит не бывает. Но что до стихов — сочинить могу.

— Сочини! — сказал я, и он произнёс:

— Пристрастился к нашей шкуре, коже, маслу, —
Лишь за этим нас, животных, держишь в холе.
От деяний сих, постыдных и ужасных,
Вот и мне, о лама, выпало на долю!

Я отвечал:

– Ах, негодный дерьмоед, отродье пёсье,
Имя славное моё своею пастью, —
Что молвою повсеместно превозносят, —
Ты не поноси – не то сгоню из дома!

Так сказал, а он в ответ:

— Между псом и скверным ламой нет различий,
Ведь со столика и я на трон запрыгну.
Слово Будды на мирской сменив обычай,
В чём же, лицемер, меня ты превосходишь?

Я отвечал:

— Что, щенок, ты гомонишь, рыча и лая?
Спорить ты со мной и мига недостоин.
Мясо вкусное я чаем запиваю,
Словно полная луна я над тобою.

Он отвечал:

— Иль мирянин, — красным шариком отмечен, —
Выше всех других становится, бахвалясь?
Веры ты стезю отринувши беспечно,
От Учения едва ль меня не дальше.

Я отвечал:

— Я проник во глубь священного Ученья,
Для людей женатых полем став заслуги,
Отовсюду я встречаю лишь почтенье.
Как со мною простаку тебе сравниться?

Он отвечал:

— Сотни книг ты прочитал, да всё без проку.
Подношеньями людскими богатеешь,
Был в Тибете, но домой удрал до срока.
Ты и псом переродишься-то едва ли!

Я отвечал:

— Разъясняя всем премудрости глубины,
Я владею поднесёнными дарами,
И — не ровня дерьмоеду и скотине —
Добродетели своей плоды вкушаю.

Он отвечал:

— Чем хвалиться, коль, беря шелка с парчою,
Объясняешь ты науку по крупице?
Словно йогин же вкушать дерьмо с мочою —
Нету в том греха, тут нечего стыдиться.

Я отвечал:

— Спорить с собственной собакой — вот забота!
Мне тебя, что и в жару, и в холод ищешь
В пропитание себе дерьмо с блевотой,
Надоедливого пса, взаправду жалко.

Он отвечал:

— Хоть и встретился с Ученьем лежебока,
Но козу, овцу, корову убивает
Ради лишь чревоугодия порока, —
Состраданья ты поболее достоин.

Я отвечал:

— Приютил тебя, лохматую собаку,
Что в безвестии и гладе прозябала,
Дал еду тебе и кров я, благодетель.
Коль не так, тогда сейчас же прочь отсюда!

Он отвечал:

— Ты, монах, меня, щенка едой казённой,
Монастырскою присвоенною кормишь,
И из дома гонишь: мол, на том и точка!
Но учти, что в споре ты не победитель.

Я отвечал:

— Отстоя от животины лишь в немногом,

Будто демон жадный, всё ж едим их мясо.

После смерти в преисподнюю дорога

Ожидает нас прямая — это ясно.

Он отвечал:

— Я щенок, лишённый доброго удела,
Тёмен ум мой, словно яма земляная.
Чтоб в Монголии ученье было прочно,
Бестолковым русским не уподобляйся!

Я отвечал:

— В Тайной Мантре лик у божества бывает
Ужасающ, но глубинный смысл содержит.
Мудрецу всё, что ты изрёк ты, подобает,
И с познаньями моими соразмерно.

Он отвечал:

– Я лишь пёс, чинов и знаний не имею,
Хоть и прав я, вряд ли мне поверят люди.
К созерцателю Бушуну поскорее
Побегу — мой друг корить меня не будет. 

— и, вскочив с места, выбежал гулять на улицу, а я, себе и прочим на забаву, всё это записал.



Бандид урт үст Цэрэнпил хэмээгдэхийн тэмцлийн бичиг оршвой / Хамба номун хан Агваанхайдавын бүтээлийн эмхэтгэл. Түвд хэлнээс орчуулсан Д. Ёндон, эмхэтгэсэн С. Даваабаяр. — Улаанбаатар: Монгол зурхайн Түвдэнпэлжээлин, 2006.