На встречу с художником и скульптором Р. Энхтайваном я
отправился в Центр художественного творчества. Его комната — на первом этаже
здания «А». Только зайдя в студию, я увидел ряд статуй — конную статую
Манлай-батора Дамдинсурэна, сидячую статую Сайн-нойон-хана Намнансурэна, макет памятника
государственному и общественному деятелю Л. Энэбишу, памятник премьер-министру
П. Жасраю, скульптуру дедушки и бабушки, что на площади Независимости. Привожу
свой разговор с ним, посвящённый его произведениям.
— При входе в вашу студию первым делом замечаешь вашу
скульптуру «Дедушка с бабушкой». В каком году вы её делали?
— Я занимался украшением города. «Дедушку с бабушкой» создал
в 1983 году. Специально над коленями у дедушки сделал тогда углубление. Задумка
моя была такова, что бабушка сидит на коленях у дедушки, и он её ласкает. Эта
моя скульптура три раза переезжала с места на место. Сначала была на цирковой
улице. Но когда туда решили поставить статую министра Цэрэндоржа, «Дедушку с
бабушкой» в течение ночи переместили к школе № 5 и установили там. А
сейчас она стоит в промежутке многополосной улицы. Там, меж двух дорог, её было
ставить не нужно. Ведь рядом с ней, представляя в ней своих деда с бабушкой,
должны были играть детишки. К нынешнему времени скульптура уже порядком
обветшала. Двадцать лет уж ей минуло. В то время её пришлось сделать из
цемента. Хотелось бы, конечно, воссоздать её из камня, но денег пока на это не
находится. Если сделать её каменной, она будет на порядок долговечнее.
Трудности ещё и оттого, что у нас нужного камня не добывают. Четыре года назад
я выставил объявление о сборе пожертвований на реконструкцию скульптуры, но
желающих помочь не нашёл.
На той модели, которую вы тут видите, нет ни глаз, ртов.
Изначально было так. Но из-за комментариев в том духе, что я создал образчик
капиталистического искусства, пришлось добавить им условные рты и глаза. Если
бы сделал их слишком подробно, скульптура бы стала похожа на памятник кому-то
конкретному. А я задумывал так, чтобы дети играли рядом с ней, забирались на
неё, представляя, что это их собственные бабушка и дедушка.
— Вы тогда работали по заказу государства, или чисто по
художественной линии?
— В тот период со своими «Дедушкой и бабушкой» я участвовал
в выставке. В 1970-е годы на улицах Улан-Батора практически не было мест, где
дети могли бы играть. Укладывали на землю кислородные баллоны, приваривали к
ним разные железки, чтобы это как-то напоминало коней и верблюдов. Это было и
бесхудожественно, и с точки зрения здоровья нехорошо. Закончив в 1977 году
учёбу, я включился в работу по украшению города. В 1980-е около гостиницы
«Баянгол» была установлена моя скульптура, изображающая природу, солнце и птиц.
Перед рестораном «Москва» была медная скульптура: солнце, цветы, растения. Но в
период строительства перед «Москвой» нового здания её сдали в медный
металлолом. Когда скульптор видит, что созданное им произведение ветшает,
изнашивается, исчезает, у него будто откалывается кусок души.
Было время, я давал уроки детям из художественной школы.
Скульпторы тогда лишились отдельных собственных мастерских, и все краски, все
сильнопахнущие химические вещества приходилось, к сожалению, хранить дома. Было
больно видеть, что многие ребята заработали из-за этого себе аллергию. И у моих
личных учеников тоже были с аллергей проблемы. Тогда я бросил преподвание. В то
время персональная мастерская была только у Ц. Чултэма.
— Вы делали памятники выдающимися государственным деятелям?
— Я создал памятники общественным и государственным деятелям
Л. Энэбишу и П. Жасраю. Мемориальный комплекс в честь Энэбиша сделал вместе со
своим другом, Хурцгэрэлом. Получился прекрасный комплекс, очень богатый,
насыщенный разными смыслами. Создавая ему памятник, я изучил все его
фотографии. Вокруг памятника Энэбишу располагаются «семь драгоценностей
государства» и две отдельных скульптуры — «Солнце ласковой Джамбудвипы» и
«Обряд клеймения жеребёнка». Подчеркнуть то, что перед нами — государственный
муж, при помощи «семи драгоченностей» — идея Хурцгэрэла. «Семь
государственных драгоценностей» сами по себе наделены глубинным смыслом. Однако
«Солнце ласковой Джамбудвипы» я изваял с тем, чтобы выявить то, что он был
ответственным и за вопросы культуры. Изобразил моринхур на фоне восходящего
солнца. Это — символ культуры, которая восходит выше солнца. На моринхуре
находится птица, воспаряющая в небо. Этим я хотел выразить то, что человеческая
душа вечно устремляется ввысь, в небеса, к звёздам. На его задней деке —
старинные наскальные рисунки. Это — знак того, что Монголия обладает
древней и священной культурной традицией. Вокруг солнечного диска несутся
кони — символ удачи. В скульптуре «Обряд клеймения жеребёнка» присутствуют
тамги в виде солнца и луны — знаки наследников этой древней культуры.
Человек должен читать скульптуру, как книгу, тогда он проникает в её глубинные смыслы.
— А Жасрая вы почему изобразили так, а не иначе?
— Памятник премьеру П. Жасраю потребовал от меня немалых раздумий.
Аймачный совет Говь-Алтая задумал увековечить в памятнике его высказывание: «В
конце пещеры брезжит свет». Я почти отчаялся в своих попытках найти зримый
образ этих слов, — такое оказалось сложное задание. Очень долго
раздумывал, как изобразить эту цитату в памятнике, но в конце концов нашёл
решение. Памятник государственному мужу — задача, требующая ума. Нужно
учесть и его характер, и особенности телосложения — всевозможные нюансы. Я
изобразил П. Жасрай-гуая размышляющим, с калькулятором в левой руке, а сзади памятника,
на стеле, поместил его знаменитые слова. В верхней части этой стелы находится
отверстие в виде солнечного полукружия. С какой стороны ни посмотри —
через это отверстие будет проникать свет солнца. Премьер-министр П. Жасрай ведь
был великим человеком. Он очень хорошо производил экономические расчёты и, в
сложный для общества период введения рыночной экономики, зная о том, что
монгольская экономика не обрушится без веских на то причин, и произнёс свои
знаменитые слова: «В конце пещеры брезжит свет».
— Вы изобразили Жасрая с калькулятором в руке потому, что он
был экономистом?
— В 1992—1995 годах я возглавлял Союз художников, и в тот
период однажды пришёл к Жасрай-гуаю, чтобы обсудить вопросы финансирования.
Когда я вошёл к нему в кабинет, у него на столе громоздились толстые папки с
документами. Он подписывал разнообразные документы, связанные с финансированием
служб и организаций. Войдя, я сел, а он открыл все свои толстые папки, достал
калькулятор и стал производить какие-то подсчёты и раздумывать. Таким уж он был
человеком, — что знакомый ему был человек, что чужой — он не
руководствовался этими соображениями в процессе приятия решений. Он принимал
решения посредством только лишь калькуляций. Кажется, в то время я и сам
принимал решения тем же методом, но то время прошло. Между тем, через двадцать
лет встал вопрос о создании ему памятника. — Каким же его
изобразить? — сидел и думал я, и вдруг образ его, размышляющего над
калькулятором, пришёл вдруг на ум. С того времени особенно ясно в мою память
врезались мгновения, когда я видел, как Жасрай-гуай производит свои расчёты, и
эти мои воспоминания оказались большим подспорьем в процессе работы над
памятником. И вот, в прошлом году этот памятник поставили в Говь-Алтае.
— Вы изобразили Энэбиша в дэли, однако
Жасрай-гуая — в костюме?
— Его дотошный нрав лучше всего воплощается в строгом
костюме, однако что до Энэбиш-гуая, то он был известен страстью к резвым
скакунам, и поэтому я изваял его в дэли.
— Когда вы сделали памятник Сайн-нойон-хану Намнансурэну?
Видели в Уверхангае уже установленный памятник ему?
— Мне один человек два года назад заказал памятник
Манлай-батору Дамдинсурэну. Я сделал макет, ждал, ждал, но он как сквозь землю
провалился. Ни денег, ничего от него не поступило, и проект не осуществился. И
с Сайн-нойон ханом Намнансурэном та же история. После появления макета
памятника всё остановилось.
— Вы ведь скульптор, и, должно быть, так или иначе
приглядываетесь к произведениям других. Участвовали в реставрации памятника
Сухэ-Батору. Однако некоторые люди судачат, что вы исказили его облик.
— Мы возили памятник Сухэ-Батору в Китай, и сделали его
бронзовым. Как его изначально сделал Чоймбол-гуай, точно таким же он и остался.
Чоймбол-гуай, как мы, специализированных училищ не кончал, был бурханч-ламой. В
период репрессий он попал в заключение. Там он в 1946 году создал памятник
Сухэ-Батору, его наградили орденом Полярной звезды и освободили. Люди же нашего
поколения окончили четырёхлетний курс Худучилища, затем шесть лет проходили
обучение в России. Сейчас изучающие его наследие находят какие-то ошибки. Но,
тем не менее, Чоймбол-гуай, сам организовавший технологический процесс,
бетонную отливку, разработавший архитектурное решение — человек,
несомненно, выдающихся заслуг.
— Как пришло решение отлить памятник в бронзе при помощи
«южного соседа»? В Монголии не было такой возможности?
— В Центральном аймаке один молодой человек, по имени
Эрдэнэбилэг, недавно основал бронзолитейное производство, называется «Монгол
уран цутгуур». В этом году один скульптор отлил у него свою скульптуру в
бронзе, вышло очень красиво. Хорошо льют. Если в Монголии будет действовать
бронзолитейное производство, позволяющее экономить время на таможню и прочее,
то это будет очень хорошо. Прекрасная вещь — такое производство. Но я
слышал, что, вроде бы, на зимний период они закрываются. А нам нужно, чтобы
такое предприятие работало постоянно.
— Расскажите, пожалуйста, о своих новых работах. Вы ведь
делаете памятник ханам?
— Работаю над созданием мемориального комплекса-онгона
Чингисхана в Мунгэнморьте, по предложению моего друга, Хурцгэрэла. Родиной
Чингисхана называют Хэнтий. Однако если обратиться к истории, то есть такие
отмеченные в «Сокровенном сказании» места, как перевал из Мунгэнморьта, что в
Центральном аймаке, до Бурхан-Халдуна и тёмные рощи Туула. Поэтому было решено
основать мемориал Чингисхана там. Мы создаём мемориал ханам, следуя старинным
канонам и традициям. Я верю, что он получится ещё краше, чем онгон Чингисхана
во Внутренней Монголии. Начали работу с памятника 37 ханам. Если получится, со
следующего года начнём их устанавливать там. Делаем его из камня. Весьма
сложное мероприятие, так как у нас не добывают камня. Придётся ехать за ним в
Китай. У нас камень хоть и есть, но по стандартам он не проходит. «Южный сосед»
добывает камень с большой глубины, и он таков, что позволяет гораздо лучше
проработать мелкие детали памятника.
— Самое ваше любимое произведение?
— Всеми своими работами доволен. Но горжусь своим памятником
«Заповедная граница». Я сделал его к семидесятилетнему юбилею пограничных
войск. Установлен на заставе Сумбэр в Дорноде. Очень красиво вышло, душа
радуется. С четырёх сторон этого памятника — воин-пограничник, каждый
своей эпохи. На северной стороне вырезан линейный рисунок, изображающий природу
Монголии. С каждой из четырёх сторон находятся цитаты: «Земли нашей Монголии и
Бог попросит — не дадим», — Модэ-шаньюя, «Культура, не позволяющая
забыть выученный с малых лет язык» — фрагмент из стихотворения Д.
Нацагдоржа, написанные разными начертаниями по-старомонгольски. Этот
памятник — языку, границе, культуре.
— В последнее время говорят, мол, что-то уж больно много
стали возводить нынче памятников. Какая вообще особая польза, нужда в их
возведении?
— Как без неё? Если памятник воплощает монгольскую культуру,
смотрит в будущее, то возводить надо. И не возводить, если нет на то причин.
Если памятник создан несообразно представлениям о красоте, с допущением ошибок
по части анатомии, то это просто трата впустую государственной казны. Не
следует «всем миром» ставить памятники скончавшимся. А ставить небольшие
скульптуры в целях украшения города, вроде «Объездки» Жамбы-гуая, — это
правильно. Вопрос возведения памятника — вопрос прежде всего
художественный. Я считаю, это нормально, когда инициатива создания того или
иного памятника имеет чисто эстетическую природу. Сейчас районы столицы тратят
многие миллиарды тугриков на строительство всевозможных громоздких монументов.
Вместо этих пафосных памятников лучше бы украшать город при помощи малых
монументальных форм.
— Вы возглавляли Союз художников в эпоху прихода рынка. В то
время было трудно?
— Наш глава до ведения рынка изыскивал средства на
строительство наших собственных зданий. Но с выходом 20-го постановления валютный
курс рухнул, и все накопления обратились в ничто. Тогда стали ждать, пока курс
тугрика к иностранной валюте опять выправится. С введением капитализма
строительная отрасль тоже переживала упадок, так что нам удалось построить
только два. Одно из них — это здание Союза художников. Мы его построили полностью
сами, без государственных вливаний. В прямом смысле, как говорится, подтянули
пояса. То и дело приходит какой-нибудь художник. «Денег нет, дети в садик не
ходят, электричество отключили» — перечисляет свои беды и просит денег.
Таким мы помочь не могли. Всеми правдами и неправдами боролись за собственное
здание, — такие были времена. Тогда строители, оставшись без работы,
уезжали в Якутию. Зато теперь, в сравнении с другими подобными нам
организациями, Союз художников стал самым состоятельным.
— Вы с детства увлекались искусством?
— Да. Ещё в детском садике начал рисовать картинки. Я учился
на факультете рисунка. Думал, что стану искусствоведом. Но потом меня
перераспределили на факультет скульптуры. Думал перевестись обратно, но потом,
мало-помалу, полюбил монументальное творчество. Скульптура между других видов
изобразительного искусства — великая вещь. Требует очень многого труда.
Работа скульптора тяжела. Работая над своей скульптурой, он становится и
специалистом по глине, и специалистом по бетону, овладевает всевозможными
тонкостями своего дела. Это мне тоже нравится.
Комментариев нет:
Отправить комментарий