«На страже хана, или О названии горы Качканар».

на поприще краеведения: монгольский след в этимологии Среднего Урала

_______________________________
опубликовано в местной газетке:
С. Куваев. На страже хана. О названии горы Качканар // Качканарка. 7 декабря 2011 (№48) - сс. 5-6

Долгое время исследователи искали разгадку названия горы Качканар в языках народов, живущих в сравнительной близости от горы - манси, татар и даже башкир. Однако мансийская гипотеза, которая должна была быть самой естественной и продуктивной, не даёт ничего, кроме отождествления элемента оронима "-нар" со мансийским словом, означающим "камень" или "гору".
Тюркская гипотеза выдвигает сразу два варианта: "лысый (т.е. с белым пятном во лбу) верблюд" и "спрятавшиеся, бежавшие". Действительно, на вершине горы среди множества фигурных скал есть и такая, что напоминает двугорбого верблюда. Но на вопрос, откуда у него  "белое пятно во лбу", не приходит ничего, кроме будто бы когда-то обильно росшего на его "морде" ягеля. Но тогда гипотетический "татарин" должен был очень хорошо знать гору; что же привело его сюда и почему татарское название усвоили манси? Гипотеза терятся в массе ничем не подтверждаемых догадок и предположений, равно как и башкирские "спрятавшиеся". Поскольку ни о каких таинственных "беглецах" на гору не повествуют никакие источники, сделана попытка истолковать башкирский вариант в "геодезическом" ключе: якобы, начиная с подножья горы, вершину нельзя увидеть до тех пор, пока сам на неё не поднимешься. Однако этот феномен характерен для многих других гор, в том числе и тех, чьи склоны гораздо круче сравнительно пологого Качканара. Оба приведённых тюркских варианта в большей степени спекулятивны, и опираются лишь на языковедческое рассмотрение оронима, так как практически никаких исторических реалий присовокупить к ним не получается.


Гипотеза, выдвигаемая в нашей статье, тоже может быть названа тюркской, так как слово, ставшее, по нашему предположению, названием горы, происходит от тюркского корня. Однако оно пришло сюда окольным путём - не через татар (булгар) или башкир, а с народом вовсе не тюркского происхождения, который, однако, давно уже не живёт на Урале - ведь он был кочевым. Но перед тем, как её изложить, сделаем небольшой набросок социально-культурной ситуации Зауралья во второй половине-конце XVI века - в один из ключевых периодов своей истории.

Тайга, степь и горы

В то время территория нынешней Свердловской области входила в состав Сибирского ханства - государственного образования, возникшего в результате распада Улуса Джучи - надела старшего сына Чингисхана, что составлял западную оконечность Монгольской империи. В состав Сибирского ханства, правящую элиту которого составляли сибирские татары, входило и несколько мелких княжеств местных угорских народов – Кодское и Обдорское, которые населяли ханты, и мансийское Пелымское княжество, с запада примыкавшее к Уральскому хребту. Подобно своим великим предкам, монголам-чингисидам, сибирские ханы-мусульмане старались вести веротерпимую политику: позволяли местному угорскому населению поклоняться своим языческим богам, взимая с них за это налог-ясак. Иногда язычникам приходилось нести и военную повинность, участвуя в военных предприятиях ханства, но в основном татары традиционного уклада жизни не нарушали. Исключение составил предпоследний сибирский хан Кучум, активно, но безуспешно проводивший политику исламизации нетатарского населения.
К востоку от Сибирского ханства простиралась сибирская тайга, к северу - ненецкие кочевья, с запада наседало Московское царство, на юге - казахская степь. А на юго-востоке, в верховьях Тобола, сибирские татары столкнулись с калмыками-торгоутами – ойратским (монгольским) племенем, вытесняемым из Западной Монголии в ходе междоусобной войны и теперь искавшим себе новую родину.

Сибирское ханство препятствовало проникновению союза калмыцких тайшей на собственные кочевые угодья, располагавшиеся по руслам крупных рек, прежде всего Тобола и Енисея, и между ними случались постоянные стычки. Однако отношения сибирских татар и калмыков не были однозначными - ведь центральная, ханская власть над калмыками не довлела, и тайши чувствовали себя в большой степени самостоятельными. Хотя в середине XVI века калмыки ещё оставались тенгрианцами, поклоняясь Вечно Синему Небу, а с конца века к ним стал проникать тибетский буддизм, религиозные разногласия не мешали даже заключению браков с татарами-мусульманами: так, вождь калмыков-торгоутов Хо-Урлюк, выдав свою дочь замуж за одного из сыновей последнего сибирского хана Кучума, позже отправил своего сына в Тибет изучать учение Будды, а потом принял участие в съезде калмыцких племён, установившем буддизм в качестве собственной государственной религии.
Пиетета в отношении к сибирскому хану калмыкам, несомненно, добавляло и то, что Кучум и его сыновья являлись прямыми потомками Чингисхана, в то время как в самих калмыцких вождях крови Потрясателя Вселенной не текло. Статус же прямого потомка Чингиса способен узаконить в глазах монголов любую верховную власть над всем монгольским народом, включая западных монголов-калмыков. Вот почему некоторые калмыки охотно пошли на службу сибирскому хану.

Калмыцкая гвардия

Первые достоверные сведения о службе калмыков в войсках сыновей Кучума относятся к 1597 году, то есть спустя 12 лет после гибели Ермака и вынужденного временного ухода русских из Сибири, и за год до решающего разгрома кучумлян русскими. Однако надо полагать, что подобные контакты между татарскими властителями и калмыками начались раньше указанной даты. После падения сибирской столицы в 1582 году и без того не слишком прочное положение Кучума в ханстве, власть в котором он силой отнял у старой династии, ещё более пошатнулось: от него отделились некоторые татарские мурзы и угорские князья, а законный наследник власти в ханстве Сеид-Ахмад стал вынашивать планы реставрации династии тайбугидов. В этих условиях узурпатору-Кучуму и его сыновьям приходилось серьёзно задумываться не только о блокировании русской экспансии, но и о личной безопасности. Например, сам Кучум командовал «гвардией» из татар-ногайцев, которые, помимо чисто военных функций, выполняли и роль его телохранителей в среде сибирских татар. Очевидно, подобную роль играли и калмыцкие отряды при его сыновьях.

Калмыки шли служить у мусульманского правителя, потенциально враждебного и опасного для собственного народа. Даже в ХХ веке монгольские князья не видели ничего зазорного в том, чтобы пойти на службу к правителю враждебного государства, лишь бы только не приходилось воевать против своих. Например, после объявления Монголией независимости от Китая в 1911 году между монголами и китайцами началась затяжная и жестокая пограничная война. Китай, сам только что освободившийся из-под власти инородной маньчжурской династии Цин, погряз в междоусобных интригах, так что китайскому президенту Юань Шикаю потребовалась хорошая личная охрана - отряд телохранителей. На китайцев - горе-вояк, да к тому же всегда могущих быть подкупленными оппозицией, он полагаться не хотел, и отправил приглашение на службу знатному монгольскому князю, командовавшему в это самое время боевыми действиями против китайцев на юго-восточной границе Монголии. Тот согласился, и с двумястами солдатами, набранными в своём уделе, приехал в Пекин, где верой и правдой прослужил Юань Шикаю вплоть до заката его политической карьеры, хотя, встреться он с китайским президентом на поле боя, не задумываясь пленил бы его и доставил бы в монгольскую столицу. На родине его не считали изменником: ведь задача его отряда состояла в защите китайского президента не от монголов, но от тех же китайцев.

Подобная практика формирования элитных войск из среды инородцев, зачастую придерживавшихся даже другого вероисповедания, была повсеместно распространена как в Азии, так и в средневековой Европе. Пожалуй, самый известный пример такого войска - янычары, "молодые воины" Османской империи, набиравшиеся из  пленных детей-христиан. Такие воины будут в высшей степени преданны своему государю, ведь они находятся в совершенно чуждом социально-культурном окружении, а их благосостояние и привилегированное всецело зависят от воли властителя, но никак не от родственных, наследственных или любых других связей. Попытка государственного переворота при их участии, подобно российским дворцовым переворотам, поддерживавшимся гвардией, тут невозможна, ведь, отмежевавшись от государя, такой наёмный корпус не смог бы удержать власть в ставшем моментально враждебным окружении. Вот почему инородческие гвардии честно служили своим государям, а те в ответ на честную службу осыпали их милостями. 
Вместе с тем, иностранцы на государственных должностях, не связанные с местными социальными структурами, скорее будут хранить паритет, не допуская избирательного выполнения своих обязанностей по отношению к тем или иным кланам, родам, семействам или индивидам, - то есть, выражаясь современным языком, они в меньшей степени подвержены коррупции.

Примерно на таком положении должны были служить в Сибирском ханстве немногочисленные калмыки. Однако калмыцкие наёмные отряды всё же недолго сохраняли лояльность своим новым господам: Кучум, вытесняемый царскими отрядами на юго-восток, к калмыцкому пограничью, всё-таки не сумел избежать крупного конфликта с Калмыцкой ордой. «Калмыцкая гвардия» ушла к своим, Хо-Урлюк немедленно забрал обратно дочь, и в нескольких столкновениях с кучумлянами разгромил остатки их и без того уже малочисленного войска. Последнее предприятие Кучума - неудачный рейд в калмыцкие кочевья с целью угона их табунов представляется уже актом отчаяния низверженного правителя.

Хан горы

Помимо функций личной гвардии, то есть по существу телохранителей, защищавших своего господина как на поле брани, так и в кажущемся мирным окружении, какие ещё функции могли выполнять служившие у татар калмыки? Во-первых, в условиях постепенного перехода подданных сибирского ханства, угорских князьков, под руку русского царя, серьёзную задачу для кучумлян представлял сбор ясака-пушнины, что было жизненно необходимо: ведь многочисленным наёмникам за сохранение лояльности необходимо было платить. Походы за ясаком стали предприятием рискованным, нередко граничащим с грабительскими рейдами. Не оставляли татары и практики откровенно разбойных нападений на русских подданных Приуралья, а совместно с калмыками, как известно, готовили даже так и не состоявшийся налёт на Уфу.
Во-вторых, как известно, у сибирских татар была неплохо поставлена военная разведка, позволившая им устроить несколько удачных засад против русских отрядов. Основной транспортной артерией, по которой русские прибывали в Зауралье и затем – в Западную Сибирь, был водный путь по рекам Чусовая – Тагил – Тура – Тобол, так что естественно предположить повышенное внимание татарской разведки к руслам этих рек.
Обе указанные задачи сопряжены с необходимостью достаточно широкого охвата местности. Это обстоятельство приближает нас к формулированию гипотезы.

Гора Качканар - высочайшая вершина Среднего Урала, располагавшаяся в то время на южной оконечности Пелымского княжества, стоит особняком от самого хребта. Как и некоторые другие средне- и североуральские горы, она была сакральным местом для мансийского языческого населения, но и у монголов-калмыков издревле существует культ священных гор; Монголия степь лишь наполовину. С приходом в монголо-ойратские степи буддизма языческие, шаманистские культы гор, а точнее, их хозяев - могущественных подгорных "ханов", природных владык прилежащей местности, не затухли, а наоборот, поощрялись новой верой - владыкам гор стали приносить бескровные жертвы, отдавать в дар живых животных, которые, будучи раз посвящены хозяину местности, спокойно и привольно доживали свои дни в табунах набожных кочевников. Первым делом монгольской семьи, прикочевавшей на новую стоянку, было найти самый высокий в округе холм или гору, и совершить на вершине подношение духу местности, чтобы он благоволил своим новым "квартирантам". Высочайшие горы целых регионов, такие как Большое Богдо в Калмыкии, Мунку-Сардык в Бурятии, Богдо-Хан-ула в Монголии или китайский Утайшань, как и целый ряд других, были местами регулярного паломничества монгольских народов. По нашему предположению, манси были не единственными, кто являлся воздать дань горе Качканар. Калмыки, почитая земного властителя этой земли, должны были стараться почтить и её природного хозяина, дабы он обеспечил им поддержку в их рискованных мероприятиях.

Неудивительно, что гипотеза калмыцкого происхождения оронима долгое время ускользала от внимания краеведов: к тому времени, как название горы - "Кескенер", "Кеськанар" - впервые появилось в русских летописях и на топографических картах, калмыков на Среднем Урале не было и в помине, да и само их участие в большой истории Урала чисто эпизодическое и малозаметное. Однако именно калмыцкий язык даёт недвусмысленный, ясный и сообразующийся с указанными выше историческими реалиями перевод оронима.

Памятуя о священном

В современном калмыцком языке "кётчнр", или, в нередуцированной транскрипции, "кеточинер", -  это название особой социальной группы - личных телохранителей хана. "Нер", или "нар" здесь - это окончание (постпозитив) множественного числа, маркирующее некую общность людей. Сам поздний термин "кётч" восходит к старинному "кешик" (хишиг) - элитной личной гвардии Чингисхана, телохранителям, нёсшим попеременную службу в его ставке. Это монгольское слово происходит от тюркского корня, означающего "нести посменную службу, дозор".

Интересно, что калмыцкое племя торгоутов, к которому принадлежало абсолютное большинство калмыков, участвовавших в только что описанных событиях - это потомки одного из подразделений гвардии Великого хана - тургаудов. А одно из монгольских племён, ныне живущих в Китае, так и называется: "хишигтэн", т.е. "кешики". В современной Калмыкии существует село Кетченеры - центр одноимённого района, где живут потомки старинной ханской стражи, ставшие во времена Калмыцкого ханства, а затем - российского подданства одним из классов лично зависимого населения. Любопытно отметить, что в современном монгольском языке слово "хишиг" кроме "смены", "очереди" имеет и другое значение : это "дары, щедроты, счастье". Видимо, память о высоком и благодатном положении стражи Великого хана надолго сохранилась в глубинах народной памяти.

Впрочем, этой гипотезе тоже недостаёт некоторых данных, чтобы превратиться в общепринятую версию. Каким конкретно образом, при каких обстоятельствах самоназвание ханской калмыцкой стражи стало именем горы? К сожалению, ничего, кроме самого факта службы калмыков у Кучума, источники не дают. Почему манси усвоили у чужаков название горы, давно им знакомой (хотя в том, что название так или иначе не мансийское, сомнений нет: элемент "Качка-" или "Кеске-" ничего не значит по-мансийски)? Остаётся только предположить, что эта гора была местом как минимум нескольких встреч местного населения и калмыков-кеточинеров, для сбора ли ясака на этом импровизированном природном "погосте", или даже для совместного отправления культа горы, свойственного обеим культурам - и мансийской, и монгольской. Вероятно, необычные пришельцы настолько запомнились манси, что те стали называть их именем и саму гору, а собственное название, если таковое было, со временем вышло из употребления и забылось. Несомненно одно - перед тем, как начать называть собственное священное место иноязычным именем, необходим некий успешный, глубокий межкультурный диалог о сакральном.