Полковник Казагранди — изгонитель китайцев

Этим летом в правительстве Свердловской области вспомнили про один из драматических эпизодов Гражданской войны на Урале — гибель Китайского интернационального полка. Китайцы были разбиты 30 ноября 1918 года на станции Выя близ Нижней Туры. Конечно, эта история и до того не была безвестной: памятник погибшим красноармейцам на станции Выя регулярно посещают китайские делегации. Фигура командира полка, «первого китайского коммуниста» Жэнь Фучэня ценилась в СССР, а в КНР он почитается как народный герой и сегодня. Китайцы предложили Нижней Туре стать городом-побратимом Телина, родного города Жэнь Фучэня. В правительстве области, и в городском округе надеются, что актуализация памяти о нём привлечёт сюда туристов из Поднебесной.

А ведь сюда можно было бы возить и монгольских туристов — ведь офицер, разбивший китайцев под Выей, через три года столкнулся с ними в Монголии. Он стал одним из тех белых военачальников, благодаря которым монголы стал единственным из всех народов, пытавшихся выйти из состава Китая после падения Цинской династии, который сумел отстоять свою независимость и спустя два века зависимости от Китая вновь сделать Монголию суверенным государством. Звали этого офицера Николай Николаевич Казагранди.

Н. Н. Казагранди

Казагранди родился 1886 году в торговом городе Кяхте на российско-монгольской границе. В годы Первой мировой воевал на Балтике, заслужив орден Святого Владимира. После революции хотел добраться на родину, однако задержался в Сибири, где сформировал партизанский отряд и повёл борьбу с большевиками.

Летом 1918 года партизанский отряд Казагранди вступил в активные боевые действия под Тобольском и Тюменью вместе с войсками Колчкака, а сентябре в составе 6-го Степного стрелкового полка начал наступление на северо-запад, к Северному Уралу. За отличия в этих боях он получил звание капитана и возглавил 16-й Ишимский стрелковый полк, основой которого стал его отряд.

13 октября 1918 года полк Казагранди вошёл в Верхотурье, где на основе его полка была сформирована Боевая колонна, командиром которой он стал. В конце октября 1918 года бойцы Казагранди обороняли подступы к Верхотурью на реке Актай, которую форсировал китайский красный полк.

Комсостав полка Казагранди (в центре в светлой шинели) в верхотурском Свято-Николаевском монастыре.

Как эти китайцы оказались на Урале? В ходе Первой мировой войны большое количество рабочих с местных заводов, рудников и шахт были призваны на фронт, и уральские промышленники столкнулись с нехваткой рабочей силы. Эта проблема частично была решена за счёт китайских рабочих, которых наняли, а вернее сказать — купили при содействии российского правительства. Условия работы китайцев на уральских предприятиях, в основном алапаевских, были тяжелейшими. Поэтому неудивительно, что после Октябрьской революции китайцы почти все поголовно примкнули к большевикам. Они осознавали, что через занятую белыми Сибирь на родину им не вернуться, да и плен они едва ли переживут, поэтому сражались с выдающейся храбростью и ожесточением. Командиром китайского полка, действовавшего близ Нижне-Туринского завода и Верхотурья, был бывший подполковник армии Цинской империи Жэнь Фучэнь.

В конце ноября 29-30 ноября на железнодорожной станции Выя в нескольких километрах от Нижней Туры состоялся бой между войсками Казагранди и 3-й бригадой 29-й стрелковой дивизии Красной армии, в которую входил и 225-й Китайский интернациональный полк. На Вые красные были окружены и потерпели сокрушительное поражение. Жэнь Фучэнь, выходя из окружения, был убит. На следующий день Казагранди вошёл в Нижнюю Туру, в которой перед боем оставались две китайские роты.

Казагранди со своими бойцами и архимандритом Ксенофонтом на станции Кушва 19 декабря 1918 г.

С уничтожением 3-й бригады красные оказались выбиты со всего Северного Урала. В начале 1919 года силы Казагранди участвовали во взятии Перми. Некоторое время, уже в звании полковника, командовал 18-й Сибирской стрелковой дивизией, потом — отрядом во 2-й армии. Белые взяли Сарапул, Воткинск и Ижевск, но уже в мае были вынуждены начать масштабное отступление, которое закончилось далеко на востоке страны — в Чите. Но дотуда Казагранди не дошёл: в Прибайкалье он попал в плен, бежал и некоторое время партизанствовал к юго-востоку от Иркутска.

Под давлением красных Казагранди был вынужден отойти со своими соратниками в Монголию и осень-зиму 1920–1921 годов провёл в верховьях Селенги и Эгийн-Гола, сумев выжить благодаря помощи нескольких живших в этих русских колонистов. Местные группы казаков-партизан, так же, как и он, бежавших в Монголию от Красной армии, Казагранди сумел объединить под своим командованием. Сообщают, что Казагранди удалось сохранить знамя, которое после победы на Вые преподнёс ему настоятель верхотурского Свято-Николаевского монастыря архимандрит Ксенофонт (Медведев) по просьбе городского общества. На этом знамени, вышитом верхотурскими монахинями, был изображён лик Николая Чудотворца и надпись «С нами Бог». Оно и стало знаменем нового отряда Казагранди. Известно, что христианского святого Николая Чудотворца российские буряты и калмыки отождествляли с буддийским божеством Белым Старцем — Цаган-Увгэном, так что это знамя, изготовленное на Урале, наверное, не должно было смотреться слишком чужеродным и в монгольской степи.

Монголия к этому времени уже полтора года находилась под китайской оккупацией. Когда в 1911 году маньчжурская династия Цин в Китае пала, Монголия и Тибет объявили о своей независимости от Китая. Гарантом автономии Монголии стала Россия, но после революции она уже не могла сдерживать аппетитов китайских националистов, жаждавших заново присоединить Внешнюю Монголию, на этот раз — к Китайской республике. Осенью 1919 года, заручившись поддержкой части монгольской знати, китайцы ввели войска в столицу — Ургу и расставили гарнизоны в крупнейших населённых пунктах страны. Несколько раз занимали китайцы и Кяхту, родной город Казагранди, — правда, по согласованию с местной администрацией.

Эта оккупация завершилась в начале февраля 1921 года, когда Азиатская конная дивизия под командованием барона Унгерна разбила десятитысячный китайский гарнизон Урги. Независимость Монголии была восстановлена, на ханский престол вновь воссел лама-правитель Богдо-гэгэн VIII. Удостоверившись, что изгнание китайцев из столицы было окончательным, а Унгерн получил всемерную поддержку со стороны Богдо-хана, Казагранди через две недели после освобождения столицы отправил к Унгерну донесение. В нём он сообщал барону, что отряд готов перейти под его командование.

Доставлявшие донесение офицеры, проезжая через Дайчин-Ван-хурэ, рассказали об отряде Казагранди местным русским поселенцам. Те, с разрешения князя, пригласили отряд к себе на постой для того, чтобы срочно разоружить местный китайский гарнизон — после падения китайского режима в Монголии участились случаи погромов местного населения там, откуда китайские солдаты-гамины ещё не были выдворены. Казагранди немедленно согласился и 1 марта вместе с отрядом прибыл в Ван-хурэ. С ведома князя он сформировал здесь русско-монгольскую конную бригаду числом в 200 человек. Китайский гарнизон грабить население не решился и мирно вышел из Ван-хурэ на юг, в Китай.

Дзая-хутухта Жамбацэрэн

Однако вскоре после этого в Ван-хурэ прибыл гонец от ламы Жамбацэрэна. Шестнадцатилетний Жамбацэрэн (1905–1930) был шестым в череде монгольских перерождений Дзая-пандита-хутухты. Фигура Дзая-хутухты занимает в истории буддизма в Монголии особое место. Основоположником этой линии перерождений стал младший брат халхаского Абатай-хана Тумэнхэн (1558-1640). Сам Абатай, последний из ханов, пытавшихся объединить разрозненные монгольские племена, принял буддизм от самого Далай-ламы III, с благословения которого заложил впоследствии первый в Монголии стационарный буддийский монастырь, Эрдэни-Дзу. Тумэнхэн же был распознан Далай-ламой и Панчен-ламой в качестве перерождения индийского императора Ашоки, великого покровителя буддизма, и получил санскритский титул «Дзая-пандита» — «Победоносный знаток». Это был первый случай, когда чьё-либо перерождение было отыскано среди монголов. Следующим перерожденцем в этой линии стал Лувсан-Тинлей (1642-1717), известный учёный и проповедник, ученик первого Богдо-гэгэна Дзанабазара. С этого времени между перерождениями Дзая-пандиты и Богдо-гэгэна установилась особая связь.

Шестым Дзая-пандита-хутухтой был Жамбацэрэн, распознанный в этом качестве лично Далай-ламой XIII, когда тот, возвращаясь в 1906 году из Урги в Тибет, остановился на зимовку в Ван-хурэ. Несмотря на младенческий возраст Жамбацэрэна, Далай-лама преподал ему монашеские обеты и дал имя Лобсан Дондуп Чокьи Ньима (Лувсандондовчойжиням). В юности молодой хубилган, однако, был далёк от монашеского идеала. Он носил щегольской парчовый халат с русскими хромовыми сапогами, частенько предпочитал изучению книг общение с русскими парнями и девушками, благодаря чему неплохо знал русский язык, и в целом был любознательным, хоть и достаточно легкомысленным, молодым человеком. Дом его, как и ургинская резиденция Богдо-гэгэна, был обставлен по-европейски; из монастыря до русского квартала была даже проведена телефонная линия.

Дзаин-хурэ, вид с юго-запада

 В монастырском посёлке Дзаин-хурэ проживало около тысячи лам, а на крупные праздники с округи собиралось до четырёх тысяч. Хозяйство Дзая-хутухты было одним из крупнейших среди владений монгольских лам-перерожденцев: он был в числе полутора десятков хубилганов, владевших особой личной печатью, которая давала право на обладание большим количеством подданных-«учеников». Несмотря на это, предыдущий, пятый перерожденец оставил Жамбацэрэну в наследство крупную финансовую проблему в виде огромного кредита у китайской ростовщической фирмы «Баян-Жаргал». Казначейство Дзая-хутухты должно было вернуть ей сумму в 40 тыс. лан серебра, не считая ежегодных процентов в 13400 лан, что тяжелейшим бременем ложилось на его «учеников»-шабинаров. Впрочем, в этой своей беде он был не одинок — в начале ХХ века полстраны было заложено феодалами китайскому капиталу. С провозглашением независимости Монголии в 1911 году все эти долги были законодательно отменены, но когда через семь лет китайцы взяли реванш, то вместе с китайским гарнизоном в Дзаин-хурэ вернулись и обязательства перед китайскими ростовщиками.

После того, как Унгерн прогнал китайцев из Урги, китайские солдаты в Дзаин-хурэ начали погромы и грабежи монгольского населения и русских фирм, убили местного коменданта. Узнав, что в Ван-хурэ прибыл русский полковник, который сумел быстро утихомирить и выдворить тамошний гарнизон, Жамбацэрэн немедленно отправил туда гонцов с просьбой о помощи. Казагранди тут же выехал в Дзаин-хурэ во главе конного дивизиона, оставив основные силы отряда в Ван-хурэ. Так ему пришлось во второй раз в своей военной карьере столкнуться с китайцами, однако настоящего боя, как на Вые, не получилось — едва зачинщики погромов и убийцы коменданта были перебиты, остальные решили не рисковать и оставили Дзаин-хурэ.

Двор Цогчин-дугана в Дзаин-хурэ

Казагранди провёл в Дзаин-хурэ целый месяц. За это время бравый боевой офицер, судя по всему, сумел оказать на Жамбацэрэна неизгладимое впечатление рассказами о нескольких последних годах своей жизни — тем более, что общаться они могли без переводчика.

Когда позже в Дзаин-хурэ прибыл приват-доцент Оссендовский, надеясь встретиться с Казагранди, его он уже не застал, зато тоже побывал в гостях у Жамбацэрэна. Юноша встретил его, одетый в русский офицерский китель с золотыми эполетами, при нём были сабля и револьвер. Как сообщает Оссендовский, он рассказал ему, что, согласно предсказанию из рукописи, найденной недавно в развалинах Каракорума, один из перерожденцев Дзая-хутухты однажды поведёт войну с «красным дьяволом» и одолеет его, отпраздновав победу в белокаменном городе под колокольный звон. Разумеется, после рассказов Казагранди Жамбацэрэн решил, что речь идёт о нём, большевики — это прислужники красного демона, а город — конечно, Москва, и попросил полковника ходатайствовать перед Унгерном о зачислении его в Азиатскую дивизию. Позже хутухта на самом деле получил распоряжение Богдо-хана о назначении его на должность войскового ламы, и до начала лета несколько раз наведывался в штаб дивизии и в Ван-хурэ.

Пока Казагранди оставался в ставке Дзая-хутухты, в Ван-хурэ дважды приезжал сам Унгерн, чтобы познакомиться с ним. Хоть оба раза ему и не удалось застать полковника, он оставался доволен положением дел и дисциплиной в отряде, передав денежное довольствие, оружие и обмундирование.

Один из приказов Казагранди.

Однако после того, как их личная встреча всё же состоялась, Унгерн резко охладел к нему. Причиной этого начштаба Азиатской дивизии М. Г. Торновский называет то, что Казагранди, как образцовому, интеллигентному русскому офицеру, был чужд дух «атаманщины» и беспримерная жестокость, которыми славились унгерновцы. К тому же, Казагранди, по-видимому, хоть и признавал за Унгерном главенство в вопросах организации вооружённой борьбы с красными, всё же оставался при этом фигурой в достаточной степени независимой; да и отряд его в саму Азиатскую дивизию не входил, официально именуясь Азиатской отдельной конной бригадой. По словам же Н. Н. Князева, главы контрразведки Азиатской дивизии, «полковник Казагранди, хотя формально входил в орбиту барона, фактически, вёл самостоятельный образ действий в контакте с одним из самых значительных перевоплощенцев Западной Монголии, [Дзая-]Пандита-гэгэном». Но пока упрекнуть образцового офицера, легендарного партизана и героя Белого движения барону было не в чем.

На лето 1921 года Унгерн запланировал начало т. н. «Похода на Русь», который должен был начаться с вторжения в Забайкалье. С началом наступления на советскую территорию отряд Казагранди, согласно директиве Унгерна, выступил из Ван-хурэ по направлению к Иркутску. Он должен был контролировать территорию от озера Хубсугул до Шара-Азарги, однако попытка взять этот приграничный посёлок не увенчалась успехом. Казагранди знал о значительных красноармейских силах между ним и Иркутском, а главное — видел, что местное крестьянство отнюдь не желает поддерживать белых и выступать против Советской власти, на что в ходе планирования похода и был сделан основной расчёт. Осознавая бесперспективность продолжения операции, он решил увести отряд подальше от советско-монгольской границы, во владения Дзая-хутухты, который был ему обязан.

Сделано это было без ведома Унгерна, который хотел, чтобы, потерпев неудачу при Шара-Азарге, отряд Казгранди присоединился к его собственным силам. Барону быстро об этом доложили, прибавив, что полковник намеревается уводить своих людей и дальше вплоть до самой тибетской границы, а если будет нужно — то и в сам Тибет. Якобы, Казагранди рассчитывал в дальнейшем на базе своего отряда образовать русскую колонию в одной из восточно-азиатских стран.

Реакция Унгерна на действия Казагранди могла быть только одной. 17 июля 1921 года Казагранди был схвачен в 200 км к юго-востоку от Дзаин-хурэ и казнён. Лёгкой поимке полковника поспособствовали казаки-джидинцы из его отряда, которым не хотелось навсегда покидать родные земли и семьи ради того, чтобы отправиться на поиски мирной жизни где-то в глубинах Азии.

Гунриг-дацан в Дзая-хурэ

Дзая-хутухта Жамбацэрэн пережил его на восемь лет. «Красный демон» добрался до него в 1930 году, сразу после подавления восстания монастыря Тугсбуянт — первого вооружённого выступления против власти Народной партии, которая в конце 1920-х развернула наступление на буддийское духовенство Монголии. Его неоднократно вызывали в Улан-Батор на допросы, и после очередного такого вызова назад он уже не приехал. Власти давно подозревали его в контрреволюции, помня о его былых связях с Унгерном и Казагранди; последней каплей стала некая песня, автором которой якобы и был Жамбацэрэн.

Рукопись с пророчеством «древнее самого Эрдэни-Дзу», о которой рассказывал Оссендовскому Жамбацэрэн, скорее всего была вариантом пророчества о войне Шамбалы, которое сделал Панчен-лама III Лобсан Палден Еше. Переводная копия его «Моления о великолепной Шамбале» имелась в штабе Азиатской дивизии. Это пророчество начиная с сер. XIX века будоражило умы тибето-монгольского мира. Им вдохновлялись и участники восстания против власти Народной партии, которое в 1932 году охватило северо-западные области Монголии.

На суде Жамбацэрэну вменили и контакты с белогвардейцами, и заговорщицкую деятельность, и антиправительственную агитацию, и поборы с аратов. Через сутки, 20 апреля 1930 года двадцатипятилетний Дзая-хутухта был расстрелян, так и не добравшись до своего белокаменного города.

Незадолго до смерти Жамбацэрэн составил стихотворение:

В год жёлтой овцы мы
Жёлтых русских увидали.
Хоть и были верующими,
Устроили гонения на веру.

Утренняя и вечерняя роса,
Травы увлажнив, пропадает.
Сегодня люди — дурные и хорошие,
А поутру глянешь — пусто.