Доклад, прочитанный мной на конференции «Тибетология и буддология на стыке науки и религии», которая была организована Институтом востоковедения РАН в ноябре 2020 года в онлайн-формате (видеозапись выступления; текст доклада в сборнике). Ещё до публикации моя работа вызвала сразу несколько критических рецензий со стороны представителей отечественного теософско-рериховского сообщества, адресованных редакции сборника. Ответ на одну из них, доведённую до моего сведения, я опубликовал в октябре 2021 года сразу после того, как сборник докладов конференции был издан. В этот ответ вошли некоторые материалы, которые не были упомянуты в данном тексте в силу ограничений формата доклада.
В истории распространения буддизма на Западе своеобразным «родимым пятном» продолжает оставаться феномен деятельности Е. П. Блаватской. Несмотря на многочисленные критические исследования её деятельности и письменного наследия, начавшиеся ещё при её жизни, неизменно дававшие результаты, отказывающие в достоверности популяризованному ею мифу о «тибетском эзотерическом братстве» и персонах, с ним связанных – т. н. «махатмах», вплоть до последних лет исследователями производятся попытки если и не подтвердить существование «махатм» ровно таких, как они описаны Блаватской, то по крайней мере разглядеть в этих персонажах персонификации неких реальных людей, которые были ей знакомы.
Одной из таких попыток является опыт «лингвистического исследования», произведённый в 2013 г. филологом Б. С. Гречиным, который, сконцентрировавшись на тибетской компоненте «Писем махатм», попытался доказать, что без реального общения с некими тибетскими ламами все те тибетские слова и понятия, что упоминаются в этих письмах, появиться там не могли. До появления его работы тибетские термины и фразы в «Письмах» попадали в поле зрения исследователей лишь эпизодически и никогда не рассматривались в комплексе. Тем не менее, недостаточный охват тибетской лексики «Писем», малая источниковая база и несколько изначально неверных тезисов, на которых строилось его исследование, не позволили Б. С. Гречину прийти к корректным выводам. Между тем, представляется, что потенциал комплексного анализа тибетской лексики «Писем» шире, чем возможность выяснения реальности личностей «махатм» или лиц, послуживших для них прототипами. В частности, характер использования Блаватской тибетского материала при написании «Писем» мог бы сделать более явным её собственное отношение к тибетскому буддизму в целом, и, как следствие – конкретизировать её роль в процессе его популяризации в Европе на руб. XIX-XX вв.
Первое, и самое неудачное, предположение Гречина об источниках тибетской лексики в «Письмах», заставившее всё его исследование пойти по неверному пути, заключалось в том, что если «махатм» Блаватская «создала своей фантазией, если ни разу в жизни она не общалась с живым тибетцем, единственным источником этих слов в письмах могли быть словари. К 1881 году было издано только два тибетско-английских словаря, и никаких других словарей тибетского языка в западном мире не существовало» [Гречин 2013]. Словари, которые он имеет в виду – это словари Кёрёши (1834) и Йешке (1881). Cледует отметить, что кроме них было ещё как минимум три общеизвестных словаря, которыми могла бы пользоваться Блаватская – тибетско-русский и тибетско-немецкий, созданные Шмидтом на основе словаря Кёрёши, а также тибетско-немецкий словарь Йешке. Однако сам тезис о том, что автор писем мог черпать тибетскую лексику исключительно из словарей и ниоткуда более, представляется совершенно неверным, так как к началу 1880-х годов – времени появления «Писем» – на английском и других европейских языках, в том числе и русском, уже был опубликован значительный объём литературы, посвящённой языку, истории и религии Тибета; издавались путевые заметки и воспоминания путешественников в Тибет. Во всех этих книгах можно было отыскать массу терминов, связанных с религией и бытом тибетцев. Наконец, какой-то набор тибетской лексики, в основном, предположительно – титулы и имена, можно было почерпнуть из индийской колониальной прессы: Тибет всё-таки был северным соседом Британской Индии. Поэтому автору «историко-лингвистического аргумента» следовало бы искать источники тибетской лексики в письмах «махатм» за пределами двух указанных им словарей.
Так, не найдя в упомянутых им словарях Кёреши и Йешке таких слов, как Deva-Chan и Cho-Khan, Гречин приходит к выводу, что автор писем мог почерпнуть их только из общения с живыми тибетцами в процессе обучения у них. Что касается первого слова, то и название, и описание Дэвачена [bde ba can] встречается, в частности, в книге Шлагинтвейта «Буддизм в Тибете» (1863) [Schlagintweit 1863:101], знакомство с которой Блаватская обнаружила в одной из своих статей [Blavatsky, 1894-II:97].
Идентификация слова Cho-Han, которое тоже встречается в письмах «махатм» не раз, долгое время не давала покоя исследователям истории теософского движения. Его трактовали и как искажённое chos kyong – «дхармапала», «страж Дхармы», и как «владыка Дхармы», «дхармараджа», точнее – «хан Дхармы». С последней версией солидарен и Б. Гречин. С единодушной трактовкой элемента «Cho» как chos, «дхарма», можно согласиться, однако отождествление элемента khan или han с монгольским титулом «хан» следует отвергнуть. Хотя в тибетский язык после контактов с монголами и ойратами и вошёл ряд монгольских слов, обозначающих, по преимуществу, административные термины и феодальные титулы, однако буддийский термин «дхармараджа» традиционно переводится на тибетский как chos kyi rgyal po. [В «Письмах», между тем, действительно используется подлинно монгольская титулатура, которая, наряду с некоторыми тибетскими титулами и рядом топонимов, была заимствована из широко известной в Европе и в России книги Гюка и Габе «Путешествие через Монголию и Тибет к столице Далай-ламы» [Гюк, Габе:1866)]].
Книгой, которая позволила Блаватской сконструировать этот термин, следует признать «Ламаистскую иерархию и церковь» К. Ф. Кёппена, которая впервые вышла в Берлине в 1859 году. Будучи книгой, написанной на немецком языке, она ускользала от внимания исследователей источников мифологии, излагаемой в «Письмах махатм». В книге Кёппена вторая часть этого термина встречается в форме mKhan po и переводится как «учитель, наставник, настоятель» («der Lehrer, Meister, Abt») [Koeppen 1859:253]. В письме Блаватской, в котором слово «Cho-han» появляется в первый раз, она объясняет его предельно схоже: «духовный руководитель, наставник, глава тибетского монастыря» («spiritual instructor, master and the Chief of a Tibetan Monastery») [Blavatsky 1936:345].
Что же касается первого элемента, Chо, то и он, скорее всего, обязан своим появлением книге Кёппена. На той же странице, где впервые в книге упомянут термин mKhan po, мы видим это слово в титуле Tschhoss rDsche (Уайли: chos rje), а на следующей находим его транскрипцию (Tschoidsche) и перевод: «владыка Закона» (Gesetzesfürst), отдельно же слово «Tschoss (Dharma)» переведено как «закон, учение, религия» [Koeppen 1859:254]. Похоже, что в целом термин «Cho-han» изначально задумывался Блаватской как перевод на тибетский выражения «духовный наставник», что прекрасно соответствует контексту, в котором он был впервые ею употреблён.
В упомянутом письме имеются и другие свидетельства того, что при его написании Блаватская пользовалась книгой Кёппена. Так, далее в том же письме Блаватская употребляет гибридный санскрито-тибетский термин «Dyan-Cho-han» (позже в «Тайной доктрине» передаваемый ею как «Dhyan-Chohan»). У Кёппена приставку Dhyâni- мы видим в терминах «Dhyâni-Bodhisattva» и «Dhyâni-Buddha» [Koeppen 1859:23-25, 27]. «Toong-ting, reliquary» из того же письма Блаватской – это gDung rTen (Reliquien- oder Knochenbewahrer) [Koeppen 1859:58]. Скорее всего, из этой же книги она почерпнула и представления о «шаммарах» [zhwa dmar] и «дугпах» [‘brug pa] как о злых колдунах, извратителях буддизма и непримиримых противниках учения Цонкапы, встречающиеся в «Письмах», равно как и сами эти слова [Koeppen 1859:112, 269, 361; 272, 360].
Нужно сказать об одном из приводимых Гречиным примеров того, как Блаватская, якобы слыша на слух тибетские слова, записывала их потом «как бог на душу положит» в отсутствии общеупотребимой системы транскрибирования. В качестве примеров Гречин приводит вариации слова byang chub из письма №20 [здесь и далее нумерация писем даётся по первому изданию (Тhe Mahatma Letters… 1923)] «махатмы Кут-Хуми»: «Tchang-chub» и «Byang-tzyoob». Однако обе эти формы отнюдь не произвольны, а заимствованы из отчёта капуцинского миссионера Франческо делла Пенны, который был опубликован в английском переводе в качестве приложения к книге «Narratives of the Mission of George Bogle to Tibet, and the Journey of Tomas Manning to Lhasa», вышедшей в Лондоне в 1881 году. Точно известно, что Блаватская была знакома с этой книгой, так как она сама обильно цитировала её в одной из своих статей [см. Blavatsky 1894-I:9-17].
Из текста делла Пенны явствует, что «чанг-чубами» он называет бодхисаттв. То же понимание демонстрируют и Блаватская в своих статьях, и «махатма Кут-Хуми» в своих письмах, уверенно употребляя свои транскрипции тибетского byang chub в качестве синонима слову «бодхисаттва». Между тем, byang chub – это отнюдь не «бодхисаттва» (что по-тибетски будет byang chub sems ‘dpa), а «Бодхи», «Пробуждение» — состояние, к которому бодхисаттва стремится. Тибетцы никогда не сокращают byang chub sems ‘dpa до byang chub. Если того требуют стихотворный размер и количество слогов в строфе, сокращают его всегда до byang sems.
Несмотря на это, Блаватская в «Письмах» без тени сомнения воспроизводит неточность, допущенную делла Пенной в своей работе. Возможно, впрочем, что уверенность автора писем в неточном переводе слова byang chub была подкреплена и другой английской книгой, вышедшей четырьмя годами ранее, с которой, как будет показано ниже, автор писем тоже был знаком и активно ею пользовался. Речь идёт о самоучителе тибетского языка Т. Левина, вышедшем в Калькутте в 1877 году. Казалось бы, в словарике, который прилагается к этому самоучителю, слово Saint переводится на тибетский как chang-chhub sem-pa, то есть вполне корректно. Однако части этого словосочетания, chang-chhub и sem-pa, размещены на разных строках одно над другим, кроме того, после chang-chhub к тому же стоит точка [Lewin 1879:167]. Подобная вёрстка вполне могла натолкнуть автора писем на мысль, что перед ним – не две части целого, а два синонимичных друг другу слова, что только укрепило его в неверном словоупотреблении.
Это предположение покажется вполне достоверным в свете описания ситуации, в которой именно особенности вёрстки учебника Левина явились тем фактором, который невольно обнажил полнейшее незнание автором «Писем махатм» тибетского языка, одновременно прекрасно продемонстрировав «творческий метод», использовавшийся при их написании.
«С учебником на коленях»
В письме №54 излагается следующая история: махатма Кут-Хуми, находясь в Пари-дзонге («Pari Jong») в храме («gun-pa») своего друга, шёл по двору, слушая телепатическую речь ламы Дондуба Гьяцо («Ton-dhup Gyatcho»). Тут ему вручили письмо, но он по невнимательности сунул его мимо сумки. Услышав крик юного монаха («young gyloong»), он очнулся, но письмо это уже почти полностью съел козёл. Кут-Хуми хотел «рематериализировать» важное письмо магическим образом несмотря на запрет проделывать такое с вещами чужеземцев, но тут ему явился образ Чохана, который, сказав: «Зачем нарушать правила? Я сам это сделаю», восстановил письмо в нетронутом виде. При этом автор приводит тибетскую речь «Чохана»: «Kam mi ts’har — I’ll do it».
В 2009 году А. Гойос обнаружил фразу «Kam mi ts’har» в учебнике тибетского языка Т. Левина. Она стоит напротив фразы на английском «I can complete the task», однако оба выражения – части более длинных предложений. Автор письма счёл, что первое – это перевод второго, однако три тибетских слова в конце полного предложения значат не «Я сделаю это», как могло показаться из-за фразы на английском, стоящей напротив неё, а «Или не завершу» [Lewin 1879:43]. Гойос, а вслед за ним и Б. С. Гречин, справедливо полагают, что человек, хотя бы в первом приближении знакомый с тибетским языком, никогда не допустил бы подобной ошибки. Гречин, однако, допускает возможность, что вопиющая безграмотность и невнимательность, продемонстрированные в письме, могли принадлежать не автору письма, а «тому, кто его записывал» — как известно, Блаватская утверждала, что «махатмы» могли телепатически надиктовывать свои письма ученикам, которые их записывали на бумагу и затем отправляли адресату.
Между тем, тщательный сравнительный анализ текста письма и содержания самоучителя Левина позволяет объяснить содержащиеся в них совпадения, не исчерпывающиеся указанным случаем, и без привлечения гипотез о телепатии. Скорее всего, обстоятельства написания письма были таковы: Блаватская задумала впечатлить Синнета некой историей, которая бы показала, что сам Чохан ценит важность его писем к Кут-Хуми — якобы сам Чохан «феноменальным» образом восстановил внезапно утраченное письмо от него. Для пущего эффекта ей захотелось присовокупить к описанию фразу по-тибетски. Зная, что в учебнике Левина имеется англо-тибетский словарь с указанием упражнений, в которых указанные в словаре слова встречаются в первый раз, Блаватская нашла в этом словаре некое слово со значением «сделать» (либо же просто просматривала его, на ходу оценивая употребимость слов для своего замысла). Подходящее слово — complete (совершать) — обнаружилось ею в начале словаря. Словарь предлагает несколько переводов его на тибетский, указывая при этом, что глаголом из них является только одно — tshar, и оно употребляется во фразе из упражнения №16. Обратившись к этому упражнению, Блаватская, внимательно прочитала английские фразы, ища в них complete, однако его в них не было — слово tshar тут стоит в тибетской фразе, которая на английский переведена как «We have sold our bull to the friend of our uncle». Между тем, на этой же 15-й странице ей попадается на глаза слово goat (козёл). Не найдя искомого complete на страницах 14 и 15, она листает учебник дальше, думая, что упражнение продолжается на странице 16. Однако на ней начинается уже новое, №17, в английской части которого ей попадается имя Тондуб (Tondub), причём указано, что имя это мужское.
Что ж, возможно, удастся найти слово complete где-то дальше, раз уж оно указано в словаре? Пролистав два десятка страниц, Блаватская находит его на с. 43 в подходящем сочетании: «I can complete the task» (которое, как уже отмечалось, является частью более длинного предложения). Слово tshar в транскрипции имеется — итак, материал для истории найден, заодно с неожиданно подвернувшимися подробностями: козлом и ламой Тондубом. Транскрипцию Tondub из учебника Блаватская видоизменила на Ton-dhub и добавила к нему последнюю часть имени ламы-консультанта автора учебника, Япы Угьена Гьяцо (Yapa Ugyen Gyatsho), которое указано на титульном листе. Его она тоже привычным образом слегка исказила, записав как Gyatcho.
Здесь же, в учебнике Левина, мы видим и использованное автором этого письма слово gun-pa. В словаре оно транскрибировано как gön-pa и переведено как temple. Что же касается слова gyloong, то оно – из уже упоминавшейся книги о путешествиях в Тибет Богля и Мэннинга, знакомой Блаватской. В указателе к ней мы находим и gylong, и даже, в подрубрике — «young gylong». В этой же книге используется и транскрипция Pari-jong, воспроизведённая в письме как Pari Jong. Б. С. Гречин пытался идентифицировать этот топоним как усечённое [gnyan] pa ri rdzong — «Ньенпа Ридзонг, известный монастырь у горы Кайлаш». Пари-дзонг (phag ri rdzong), однако же, — это посёлок на тибето-бутанской границе.
Гойос приводит и другой вопиющий случай, иллюстрирующий то, что «махатмы» Блаватской очень слабо разбирались в тибетском, а в случае нужды написать что-либо по-тибетски обращались именно к учебнику Левина. На конверте одного из писем «махатмы Мории» имеется цитата из «Ратнаготра-вибхаги», записанная тибетским письмом и сопровождённая латинской транскрипцией c переводом на английский. И тибетский текст, и транскрипция, и перевод до буквы заимствованы из того же учебника Левина. Мало того — тибетская надпись на конверте воспроизводит все дефекты печати, имеющиеся в книге. Там, где в учебнике расплылись чернила — и на конверте нарисовано нечто неразборчивое. Там, где в учебнике буква пропечаталась более-менее чётко — относительно чётко она нарисована и на конверте. Внешний вид кое-как скопированных графем и их сочетаний с предельной ясностью свидетельствует о том, что копировавший их «махатма Мория» не имел даже начального представления о письменном тибетском языке, и в случае нужды изъясниться по-тибетски делал это, по меткому выражению Б. С. Гречина, «с учебником тибетского языка на коленях».
[Описанный случай — не единственный, когда дефекты печати в книгах заставляли Блаватскую и её «махатм» допускать курьёзные ошибки. Так, в письме №49 в качестве эпитета Будды приводится «Sankia K'houtchoo — the precious wisdom». Это маловразумительное словосочетание было неудачно скопировано из книги Кёппена, где встречаем: «Sangdsche Kontschog, “Buddha-Kleinod”» [Koeppen 1859:292]. Конечные «оо» вместо «og» появились, видимо, из-за плохо отпечатанного выносного элемента буквы g в её экземпляре книги].
Искажённые транскрипции
Как уже упоминалось, одним из аргументов, выдвинутым Б. С. Гречиным в пользу того, что Блаватская всё-таки общалась с некими ламами-тибетцами, было присутствие в «Письмах махатм» тибетских слов, «которые не то чтобы неверны, а неточны». То есть «махатмы» якобы транскрибировали тибетские слова на слух, как придётся, в то время как единой системы латинской транслитерации тибетского языка, вроде системы Уайли, ещё не было разработано.
Между тем, определив источник заимствований тех тибетских слов, что фигурируют в письмах, несложно выявить механизм появления всех тех «неточностей», о которых говорит Гречин. Решая использовать найденное в книге слово в письме «махатмы», Блаватская чаще всего намеренно искажала имеющуюся транскрипцию, чтобы заимствование было менее очевидным. Это искажение происходило по незамысловатой схеме: буква «d» в оригинале могла меняться на «t» (и наоборот), «t» – на «th», «k» - на «kh», «d» на - «dh», «u» – на «oo», «e» - на «i», а «tsh» — на «ch». Последняя пара показывает, что Блаватская не знала, как в действительности должна была читаться графема, записываемая по системе Уайли как tsha. Очевидно, ей казалось, что она должна была звучать как «тша» (согласно правилам английской фонетики), что действительно несколько напоминает «ча» (cha), но никак не «цха», как она должна озвучиваться в действительности.
Весьма симптоматично, что аналогичная некорректная трактовка латинских транскрипций тибетских слов встречается и в письмах идейной наследницы Блаватской и переводчицы её «Тайной доктрины» на русский язык Е. И. Рерих, которая по-русски передавала неологизм Cho-han как «Коган». По всей видимости, Рерих решила, что сочетание букв ch в этом слове должно читаться как «к» по образцу английских слов греческого происхождения вроде chaos, chimera, technic и т. п.
Цитаты из буддийской литературы
Помимо отдельных буддийских терминов, в «Письмах» встречаются упоминания отдельных буддийских сутр и шастр, а также целые цитаты из буддийских источников. Демонстрируют ли «махатмы» Блаватской выдающееся знание буддийской литературы, превосходящее таковое у европейских буддологов? Отнюдь, — все труды, названия которых упоминаются в письмах «махатм», что с цитатами из них, что без, до того уже фигурировали в буддологической и тибетологической литературе на английском языке, изданной к нач. 1880-х гг.
Например, в письме №16 «махатма» цитирует слова Будды, приведённые в некоем труде «Shan-Mun-yi-Tung». Его цитата — не что иное, как неточное и сокращённое переложение перевода, сделанного С. Билом и включённого им в книгу «A Catena of buddhist Scriptures from the Chinese» [Beal 1871:378-379], на что вслед за Д. Макдэвидом обратил внимание Д. Рейгл [Reigle 2017]. Название «Shan-Mun-yi-Tung» взято оттуда же, причём, что характерно, это — не китайский перевод названия буддийской сутры или шастры, как можно было бы подумать. Это — название китайского молитвослова, из которого Бил извлёк фрагмент Амитабха-сутры (она же Сукхавативьюха-сутра), впервые переведённый и опубликованный им ещё в 1866 году [Beal 1866:136-144]. В издании 1866 года подлинное название сутры указано, а в издании 1871 года — нет; только ссылка на упомянутый сборник молитв. Вот и «махатме» приходится указывать источником именно этот сборник вместо того, чтобы дать точное название сутры.
В том же письме №16 упоминается также Аватамсака-сутра, а в ней — описание посмертных состояний, «территории сомнений». В той же книге Била мы читаем и об Аватамсака-сутре, и об описанных в ней разновидностях посмертий [Beal 1871:30–31]. Там же упомянута «Lau-Tan Sutra», она же «Pinda-dhana Sutra». Оба названия, китайское и санскритское, вместе с цитатами из неё опять же заимствованы у Била [Beal, 1871, p. 90].
Активное использование автором писем цитат из книги Била было отмечено ещё в 1895 году У. Коулмэном в очерке «Источники мадам Блаватской» [Coleman 1895:353-366]. Однако Блаватская почерпнула из неё не только выдержки из сутр. Так, автор письма №92 сообщает Синнету, собравшемуся в Лондон, что там его будут пытаться смутить злые колдуны и духи при помощи подмётных писем. И если в полученном письме не будет трёх кодовых слов: «Kiu-t-an», «Na-lan-da» и «Dhа-ra-ni» – значит, оно не от махатмы. Все три эти слова легко отыскиваются в тематическом и именном указателях к монографии Била: «Kiu-t’an, Gotama, a name of Buddha», «Nalanda, convent of» и «Dharani, magic formulae».
Источник обширной цитаты из письма №10 (1882) также удалось установить. Это — не что иное, как не слишком далёкий от оригинала парафраз начала Махавагги, перевод которой был опубликован в 1881 году в трёхтомнике «Тексты Винаи» Рис-Дэвидсом и Ольденбергом [Vinaya Texts... 1881:73-78].
В письме №54 (1882) приводятся слова Татхагаты ещё из одного неназванного источника: «Подчинивший своё Я более велик, чем одолевший тысячи в битве». В этих словах без труда опознаётся строфа из «Дхаммапады», переведённой и опубликованной М. Мюллером годом ранее [The Dhammapada… 1881:31]. В письме №64 имеется и другое высказывание, приписываемое автором Будде: «Что правильно в тебе – то основание, что дурно – то проклятие» («The right in thee is base, the wrong a curse»), которое и вовсе оказывается дословной цитатой из поэмы «Свет Азии» Э. Арнольда, опубликованной в Лондоне в 1879 году.
Весьма показательно, что «члены тибетского тайного братства» не процитировали в своих письмах ни одной сутры, тантры или шастры, которая была бы характерна именно для тибетской традиции. Почти не приводила переводов с тибетского Блаватская и в статьях, написанных от своего имени, а то, что цитировала – опять же бралось ею из западной литературы. Такова, например, цитата из Кангьюра в статье «Тибетские учения», дословно переписанная ею из лондонского издания Уданаварги [Udânavarga... 1883:93] опять-таки без указания источника.
Отдельный случай составляет т. н. книга «Kiu-te» и её составная часть – «Book of Dzyan». Идентификация этих сочинений долгое время представляла собой неразрешимую задачу для исследователей литературного наследия Блаватской. Однако в 1975 году Г. Шпиренбург опознал в этом слове фонетическую транскрипцию тибетского rgyud sde, то есть «раздел Тантры» – одна из частей Кангьюра [Spierenburg 1975:74]. Спустя шесть лет Д. Рейглу удалось подтвердить эту догадку, определив источник, откуда эта транскрипция была позаимствована [Reigle, 1983]. Им оказался уже упоминавшийся отчёт делла Пенны из книги 1881 г. о тибетских миссиях Богля и Мэннинга. В работе делла Пенны «состоящий из тридцати шести томов закон Кьюте (Khiute), дающий наставления по практике магии», прямо называется одной из двух составных частей Кангьюра наряду с «Dote» – mdo sde, разделом Сутры [Narratives… 1881:338]. Что же касается «Книги Дзиан», то Рейгл высказывал предположение, что она могла бы быть какой-то ныне неизвестной тантрой из цикла Калачакры (или частью такой тантры), коль скоро «выдержки» из неё касаются вопросов космогонии. Однако в свете изложенного все «выдержки из Книги Дзиан» в «Письмах махатм» и других сочинениях Блаватской следует считать, по всей видимости, не более чем плодом её собственного творчества.
Тибетские пословицы
При написании писем от имени «махатмы Кут-Хуми» Блаватская использовала несколько «тибетских пословиц» с целью создать у своего адресата А. П. Синнета впечатление, что его корреспондент хорошо знаком с тибетской культурой. Одна из них выглядит так: «Ни один лама не знает, где будет натирать берчен, покуда его не наденет» («No Lama knows where the ber-chhén will hurt him until he puts it on»). Эта фраза из письма №8 является умышленно «тибетизированной» версией английской пословицы, имеющей хождение по сей день: «Лишь носящий знает, где башмак натирает» («Only the wearer knows where the shoe pinches»). Она зафиксирована в популярном сборнике пословиц «Jacula prudentium» английского священника и поэта-метафизика XVII в. Дж. Герберта, и в свою очередь восходит к анекдоту, упомянутому ещё Плутархом в «Сравнительных жизнеописаниях» при описании развода Эмилия Лепида.
Метод «творческой переработки» этой пословицы, использованный Блаватской, нельзя назвать замысловатым. Незначительно изменив её формулировку, она разыскала в тибетско-английском словарике, составленном в 1866 г. Г. А. Йешке, первое попавшееся название характерно тибетского предмета одежды — «ber-chhén», которое в нём переведено как «накидка ламы» («lama’s cloak»), и механически вставила в неё как сам «берчен», так и «ламу». Как выглядит этот «берчен» [ber chen, «большой плащ»], Блаватская явно не знала, равно как не знала и того, как это слово переводится буквально, иначе, вероятно, ей пришлось бы задаться вопросом, способен ли вообще плащ, да к тому же большой, как-либо натирать, жать и т. п.?
К слову сказать, это — не единственный пример неудачной попытки упоминания тибетской одежды с целью придания «Письмам» соответствующего колорита. Так, в письме №5 «махатма Кут-Хуми» иронически предлагает положить в карман своей «чогга» («Chogga») надушенный платок, чтобы произвести более выгодное впечатление в обществе английских джентльменов. «Chogga» - это, конечно, chos gos, букв. «одеяние Дхармы», что может означать либо стандартный комплект из трёх монашеских одежд, либо верхнюю накидку полного монаха-гелонга. Слово могло быть позаимствовано, в частности, у Кёппена [См. Koeppen 1859:267]. Однако ни у одного предмета одежды, называемого этим словом, никаких карманов, разумеется, нет. [Еще два тибетских слова, данных без перевода в тексте «Писем» и тоже призванных демонстрировать знакомство автора с тибетской культурой и языком — это akhu (№24) [дядя] и dzing dzing (№24b) [сумасшедший]. Оба они взяты из уже упомянутого словарика Йешке.]
Другая «тибетская пословица», процитированная «махатмой» в письме №54, такова: «Как ночная птица: днём изящная кошка, ночью мерзкая крыса» («Like the bird of night: by day a graceful cat, in darkness an ugly rat». Пословица такая действительно зафиксирована, и приведена «махатмой» почти без «творческих переработок», только она опять-таки не тибетская, а… кабильская. В письмо «махатмы» эта пословица перекочевала прямиком из книги У. Ходжсона «Заметки о Северной Африке, Сахаре и Судане» (1844), в которой она звучит так: «You are like the bird of night; by day a cat, in darkness a rat» [Hodgson 1844:18]. Любопытно, что имеется весьма похожая по смыслу подлинно тибетская пословица, в которой не «ночная птица» (mtshan bya), а «ночная мышь» (mtshan byi, летучая мышь) тоже демонстрирует одно из своих обличий в зависимости от ситуации [Lhamo Pemba 1996:129]. Однако практически дословное совпадение фразы из письма «махатмы» с переводом кабильской пословицы у Ходжсона не оставляет сомнений относительно того, откуда именно эта пословица была скопирована.
Космологические заметки
В наибольшей степени тибетские «термины» сконцентрированы в т. н. «Космологических заметках», которые состоят из ответов «махатмы Мории» на вопросы, заданные ему одним из его корреспондентов, А. О. Юмом. Оригинальное письмо (или ряд писем) «от махатмы», лёгшее в основу «Заметок», не сохранилось; содержание его известно только благодаря тому, что Синнетт в личных целях скопировал весь этот текст себе в блокнот. Исходя из контекста удаётся датировать появление оригинала «Заметок» осенью 1881 года.
В «Заметках» содержатся не только разрозненные тибетские слова, но и две полноценные таблицы, в которых к упомянутым тибетским «терминам» приведены санскритские «параллели» и английский «семантический перевод». Такая упорядоченность заставляла некоторых оптимистически настроенных исследователей полагать, что за этими таблицами стоит некий реальный буддийский источник, пока ещё не введённый в западную тибетологию. В качестве такого гипотетического источника назывались отдельные тантры (как, например, утерянная «коренная» тантра Калачакры), литература цикла дзогчен, отдельные терма. Однако автором работы, из которого «махатма Мория» заимствовал всю тибетскую лексику, использованную в своих таблицах, оказался отнюдь не некий малоизвестный тертон. По иронии судьбы, терминами, описывающими «учение эзотерического тибетского братства», члена этого братства снабдил протестантский миссионер в Западном Тибете, переводчик Библии на тибетский Г. А. Йешке.
Его знаменитый тибетско-английский словарь появился в том же 1881 году, что и оригинал «Заметок», однако «махатма» воспользовался не им, а «Романизированным тибетско-английским словарём», который Йешке составил ещё в 1866 году. Этот небольшой, состоящий всего из 157 страниц словарик предназначался, видимо, для внутреннего пользования миссии в Западном Тибете, существовал только в виде рукописи и никогда не издавался. Сложно сказать, как рукопись Йешке (или её копия) оказались в руках Блаватской, однако сам факт того, что тибетские термины из «космологических» таблицы «махатмы Мории», равно как и прочие тибетские слова из «Заметок», были взяты именно из неё, следует считать неоспоримым.
Очевидно, что базовая структура этих таблиц, демонстрирующих «семь принципов» устройства человека и вселенной, была придумана Блаватской заранее. Сравнительно небольшой объём словаря позволил ей прочитать его полностью, попутно подбирая и выписывая подходящие по смыслу тибетские слова. То же относится и к словам, упомянутым в «Заметках» за пределами таблиц. При этом, если основной текст заметок, при написании которого её мало что ограничивало, мог быть написан так, чтобы вставляемые в него для достоверности тибетские слова употреблялись в более или менее буквальном значении, то готовая структура таблиц таких вольностей уже не подразумевала. В результате из 18 тибетских слов, употребленных в этих таблицах, только 2 из них удалось применить в их основном словарном значении. Остальные слова были употреблены в их переносном значении, а для тех понятий, к которым не удалось подобрать слова даже приблизительно, были сконструированы двусоставные неологизмы (такие, как, например, неуклюжее словосочетание «Zigten-jas», которое даётся как перевод слова cosmogony).
Если в основном тексте в буквальном значении употреблены такие слова из словаря Йешке, как Chhag (genesis); Kyen (cause); Dang-ma (purified soul); jas [byas] (to make); Dam-ze (brahman); Jigten (в форме Zigten — world), то в таблице это лишь A-ku (body) и Nyug (duration). В отличие от описанных выше случаев заимствований из других источников, здесь Блаватская почти не исказила транскрипций, удовлетворившись теми, что были предложены Йешке. Нужно отметить, что в указанных примерах точно совпадают не только транскрипции, но и даже английские слова, данные в качестве перевода.
Причина такой беспечности Блаватской кроется, по-видимому, в том, что она не беспокоилась, что рукопись Йешке как-либо попадётся на глаза Юму или Синнету в обозримом будущем (при том, что и вся их переписка с «махатмами» носила конфиденциальный характер и не предназначалась для публикации). Надо сказать, что этот расчёт оказался вполне оправданным — это словарь оставался неизвестным не только для них, но и для всех, кроме узкого круга специалистов по тибетской лингвистике вплоть до тех пор, пока не был оцифрован. Поэтому Блаватская действительно могла чувствовать себя в относительной безопасности, почти без изменений и искажений переписывая фрагменты словарных статей Йешке в письмо «от махатмы Мории» к Юму. Однако несколько невольных огрехов она всё же допустила, и получившиеся в результате нелепости свидетельствуют об источнике заимствования со всей возможной однозначностью.
Справедливости ради следует заметить, что не все лингвистические несуразности из «Заметок» обязаны своим появлением невежеству Блаватской в области тибетского языка. Некоторые из них, безусловно, являются огрехами переписчика — Синнета. Таково, например, загадочное слово «A-ku» из таблицы, переведённое там как «тело», которое имеется у Йешке в форме «(s)ku». Дело в том, что в характерном почерке, которым писались письма «от Мории» и к которому Синнет был непривычен, прописная S чрезвычайно напоминает букву А, что и привело к рождению этой словесной химеры. Схожим образом, очевидно, появился и термин «Zhihna» — «Vital soul». У Йешке «zhi-(ma)» — это «основа», «причина», однако далее по-тибетски приведено словосочетание [kun gzhi], объясняемое как «первопричина, душа (в некоторых метафизических школах)». Видимо, в оригинале первый вертикальный элемент буквы m был написан несколько более высоким, чем остальные, что заставило Синнета принять её за сочетание hn. Когда же это слово попалось ему на глаза во второй раз, он переписал его уже корректно: Zhima. Помимо этого, в тексте копии в качестве тибетского аналога понятия duration присутствуют как словарное «Nyug» [snyugs], так и искажённое «Nyng». Написание Zigten вместо словарного Jigten тоже, по всей видимости — не что иное, как дефект переписывания.
Что же касается несуразностей, допущенных уже самой Блаватской при выписывании слов из словаря, то наиболее вопиющей из них является случай со словом «Chh-rab», которое автор письма переводит как «genesis». Этот «чраб», в отличие от других искажённых тибетских слов из «Заметок», оставался для толкователей абсолютно нечитаемым. Обращение к словарю Йешке с лёгкостью разрешает это затруднение. В нём мы находим транскрипцию «chhag(s)-pa» с первым значением «to be fond of, love» («любить»). В качестве второго значения, с указанием формы [chags rab], даётся «genesis». Как же получилось, что вместо первого слога полностью «махатма» скопировал к себе его обрубок? Как уже не раз было продемонстрировано, Блаватская и её «махатмы» не знали тибетского письма даже в самом первом приближении. Форма [chags rab] в словарной статье была дана по-тибетски, а значит, понять, как оно звучит, Блаватская из этого написания не смогла. Поэтому, как и во всех остальных случаях заимствования из этого словаря, она обратилась к фонетической латинской транскрипции. Однако на этот раз та оказалась сокращённой: не «chhаg(s)-ráb», а «chh.-ráb». Если бы Йешке не экономил пространство на странице, или Блаватская заметила бы точку после chh, то этот нелепый, фонетически невозможный «чраб» не вышел бы из-под пера «махатмы Мории». Не было бы его и в том случае, если бы «махатма Мория» (вкупе со своим автором) овладел тибетским языком хотя бы на уровне описанных М. А. Позднеевым монгольских послушников-хувараков вт. пол. XIX в., которые, даже вполне не понимая, о чём идёт речь в тибетском тексте, всё же умели разбирать тибетские графемы и могли их корректно озвучивать.
Еще один пример подобного рода в «Заметках» — слово «Chyang»; переводится оно в них как «omniscience» — «всеведение». Этот «перевод» заставлял некоторых толкователей и исследователей предположить, что автор имел в виду тибетское byang [chub] («Пробуждение»), — слово, произношение которого действительно напоминает данную автором транскрипцию и неплохо подходит по смыслу. Однако эта достаточно удачная на первый взгляд догадка оказалась ошибочной. В словаре Йешке имеется слово «chang» [cang], это — сокращённая форма словосочетания «chi-ang» [ci’ang], которое дословно переводится как «всё, что угодно», «хоть что». И тут опять особенности сокращений в словарях, помноженные на незнание тибетского, сыграли с Блаватской злую шутку. Дальше в соответствующей словарной статье даётся выражение «chang-shes», которая переводится как «knowing anything, omniscient» («знающий всё, всеведущий»). Но первое слово в этом выражении, «chang», было Йешке опущено, так как уже было дано им в начале статьи, а второе, -shes, записано им по-тибетски. Прочесть это shes Блаватская не смогла, и ей пришлось, видоизменив «chi-ang» в «Chyang», воспользоваться тем, что есть.
Эта ошибка лишь усугубляется ею, когда далее в тексте «Заметок» она употребляет выражение «Chyang-mi-shi-khon», переводя его как «ignorance» («неведение») в качестве антонима слову «Chyang». Однако это словосочетание не только не антонимично слову «Chyang», как только что было показано, но и не переводится как «неведение». У Йешке это выражение приведено в форме «chang-mi-she(s)-khan» [cang mi shes mkhan] и переведено как «ignorant»; буквально же оно означает «не способный ничего понять». Блаватская, не отыскавшая в словаре ничего более подходящего на роль антонима слову «всеведение», решила вставить в свой текст что-то, хотя бы отдалённо его напоминающее.
У Йешке «учился» не только «махатма Мория», но и другие персонажи Блаватской, в частности — «Чохан-лама, главный архивариус эзотерических библиотек Далай-ламы и Таши-ламы», а также «гелонг из Внутреннего Храма, последователь Сокровенного Учения». Две статьи, которые Блаватская подготовила в 1882 г., были написаны в виде выдержек из писем этих двух персонажей [См. Blavatsky, 1894-I:9-17; Blavatsky, 1894-II:97-104]. Вся целиком тибетская лексика этого «гелонга» (Bas-pa, Phag-pa, Sang-gyas, Ngag-pa, A-tsa-ra, Thar-lam, Tul-pa, Dal-jor, Tong-pa-nyi, Dang-ma, Dzu-tul, Jang-khog), а также частично — формулировки переводов этих слов на английский, взяты из словаря Йешке. Его собрат «Чохан-лама» прямо упоминает, будто бы в детстве он посещал миссионерскую школу в Лахуле — а «моравские братья», в числе которых состоял Йешке, работали именно в округе Лахул, что было указано на титульном листе его словаря. Видимо, Блаватская заставила «Чохан-ламу» упомянуть это в том числе и для того, чтобы подстраховаться на тот случай, если после публикации этих статей (которой при её жизни, кстати, так и не произошло) кто-нибудь, знакомый со словарём Йешке, потребует объяснить, почему её высокоучёные тибетские корреспонденты так часто и так охотно прибегают к плодам его лингвистических штудий.
Выводы
Выявление литературных источников всей использованной в «Письмах махатм» тибетской лексики показывает, что Блаватская едва ли общалась с какими-либо живыми носителями тибетской буддийской традиции; во всяком случае, ни в работах, написанных ею от своего лица, ни в «Письмах» нет ничего, что доказывало бы обратное. Все тибетские слова, встречающиеся в них, заимствованы из европейской (преимущественно англоязычной) литературы, изданной в 1850-х – нач. 1880-х гг.; все сведения о культуре и религии Тибета взяты оттуда же. Каких-либо новых сведений об истории, культуре и религии Тибета, сообщённых в «Письмах» и впоследствии подтверждённых, не выявлено.
Тибетские элементы вставлялись в письма «махатм» с целью произвести впечатление на двух британцев, почти ничего не знающих о Тибете, поэтому методы фальсификации не обязаны были быть слишком изощрёнными. Блаватская черпала и компилировала эти разрозненные элементы из религиоведческой, лингвистической и научно-популярной литературы, иногда — даже с соседних страниц одной-единственной книги, подбирая детали на ходу и маскируя свои заимствования путём искажения транскрипций.
Характер и особенности воспроизведения тибетской лексики в сочинениях Блаватской ясно свидетельствуют о том, что она не обладала знанием тибетского языка не только на уровне азов грамматики, но и даже базового знакомства с тибетской письменностью. Те работы по тибетскому языку, которыми она пользовалась для компиляции текстов «писем махатм» (учебник Левина и словарь Йешке), содержали описание и того, и другого, однако Блаватская проигнорировала возможность восполнить этот свой пробел. Это обстоятельство, учитывая несомненно незаурядные интеллектуальные способности и память Блаватской, позволяет поставить под вопрос наличие у неё подлинного интереса к тибетскому буддизму, его учению и литературе. Между тем, систематическое использование ею данных из целого ряда европейских публикаций, посвящённых религии и культуре Тибета, без упоминания самих этих книг или их авторов, заставляет предполагать, что она целенаправленно старалась создавать видимость такого интереса и, более того, собственных глубоких знаний в этой области.
Фактически «термины», конструируемые при помощи тибетской лексики, произвольно изымаемой из словарей и прочей попавшей к ней в руки литературы, использовалась ею в качестве экзотической обёртки для преподнесения публике собственных метафизических измышлений, базирующихся на европейском и ближневосточном материале. Те же редкие подлинно тибето-буддийские термины, что попадаются в «Письмах» (bde ba can, sems can, dkon mchog, stong pa nyid и др.), лишены своего изначального смысла и трактуются ею в отрыве от традиции.
Хотя Блаватская и вызвала своей деятельностью всплеск интереса к тибетскому буддизму на Западе, но сама подобным интересом к нему она не обладала и даже относилась к нему с немалой долей пренебрежения, чувствуя себя вправе вольно обращаться с фрагментами его учения, переиначивая их в соответствии со своими представлениями. Такое отношение, вкупе с прямыми декларациями о более глубоком знании буддийской традиции, нежели то, каковым обладают её непосредственные носители, вполне соответствует стандартной ориенталистской парадигме, характерной для европейских авторов, так или иначе касавшихся темы Востока в XIX веке.
Источники и литература
Гречин Б. С. 2013. Отношение буддиста к теософии. Опыт историко-лингвистического исследования. [Электронный ресурс]. https://proza.ru/2013/07/28/61 (дата обращения: 09.12.2020).
Гюк, Габе. 1866. Путешествие через Монголию и Тибет к столице Далай-ламы. — М.: Изд-во К. С. Генриха.
Beal S. 1871. A Catena of Buddhist Scriptures from the Chinese. — London: Trübner & Co.
Beal S. 1866. Translation of the Amitâbha Sûtra from Chinese \\ Journal of the Royal Asiatic Society.
Blavatsky H. P. 1979. Collected Writings. Vol. VI. — Adyar, Madras: Theosophical Publishing House.
Blavatsky H. P. 1936. Letter to Mrs Hollis Billings. Simla, Oct. 2 1881 \\ The Theosophical Forum. — Point Loma, California: May 1936.
Blavatsky H. P. 1894:1. Tibetan Teachings \\ Lucifer, Vol. 15, №85, September 1894.
Blavatsky H. P. 1894:2. Tibetan Teachings. Doctrines of the Holy "Lha”: \\ Lucifer, Vol. 15, №86, October 1894.
Coleman W. 1895. The Sources of Madame Blavatsky's Writings. — London, Longmans, Green, and Co., Appendix C, pp. 353-366.
Goyos A. 2009. Tracing the Source of Tibetan Phrases Found in Mahatma Letters #54 and #92. [Электронный ресурс]. URL: http://www.blavatskyarchives.com/kammitshar/kammitshar.htm (дата обращения: 09.12.2020).
Hare H. E., Hare W. L. 1936. Who Wrote the Mahatma Letters? — London: Williams & Norgate LTD.
Hodgson W. B. 1884. Notes of Northern Africa, the Sahara and Soudan. – New-York: Wiley and Putnam.
Koeppen C. F. 1859. Die Lamaische Hierarchie und Kirche. – Berlin: Ferdinand Schneider.
Lewin T. H. 1879. A Manual of Tibetan. — Calcutta: Baptist Mission Press.
Lhamo Pemba. 1996. Tibetan Proverbs. – Dharamsala: Library of Tibetan Works and Archives,
Narratives of the Mission of George Bogle to Tibet, and the Journey of Tomas Manning to Lhasa – London: Trübner & Co, 1881.
Reigle D. 2017. Some Mahatma Letters Sources. [Электронный ресурс]. URL: http://prajnaquest.fr/blog/some-mahatma-letters-sources/# (дата обращения: 04.05.2020).
Reigle D. 1983. The Books of Kiu-te, or the Tibetan Buddhist Tantras: A Preliminary Analysis. - San Diego: Wizards Bookshelf.
Schlagintweit, E. 1863. Buddhism In Tibet With An Account Of The Buddhist Systems Precceding It In India. – London: Trübner & Cо.
Spierenburg H. L. 1975. De Zeven Menselijke Beginselen in het werk van H. P. Blavatsky en het Tibetaans Buddhisme // Tibetaans Boeddhisme. – Amsterdam: Uitgererij de Theosofische Vereniging.
The Dhammapada. A Collection of Verses. Transl. by M. Muller. — Oxford University Press, 1881.
The Mahatma Letters to A. P. Sinnett. Translated, compiled and with an Introduction by A. T. Barker. – London: T. Fisher Unwin, 1923.
Udânavarga: a collection of verses from the Buddhist canon. – London: Trübner & Сo., 1883.
Vinaya Texts. Part I. Transl. from Pali by T. W. Rhys Davids and Hermann Oldenburg. — Oxford University Press, 1881.
Jächke H. A. 1881. A Tibetan-English Dictionary with special reference to the prevailing dialects. – London.
Jaeshcke H. A. 1866. Romanized Tibetan and English Dictionary. – Kyelang.
Английский язык не был родным языком Махатм и им банально не хватало знаний английского языка, чтобы перевести какой-либо текст, со всей его сложной восточной терминологией, они банально не знали английских слов, эквивалентных сложным восточным терминам. Например тот же лама Кази Дава Самдуп говорил, что при переводе Бардо Тхёдол с тибетского на английский, Эванс-Венц был его "английским словарём", поскольку при всём его знании английского и даже будучи переводчиком, ему всё равно не хватало словарного запаса, для поиска соответствий сложных тибетских терминов английским словам, как раз по причине того, что английский не был его родным языком в отличие от тибетского, в чём ему и помогал Венц при переводе тибетского текста, а у Махатм видимо не было такого консультанта английского с большим словарным запасом английских слов, кроме книг западных востоковедов, на которые они могли опираться для поиска нужных английских слов.
ОтветитьУдалитьА были ли они тибетцами и хранителями тибетской традиции, почему кто-то вообще так решил? Если нет, то они не обязательно должны были знать тибетский в совершенстве, возможно только на бытовом уровне и на уровне отдельных специальных слов, которые встречались в работах западных востоковедов на английском, которых они явно читали, критикуя их работы в своих письмах. Повторюсь, они не в пещерах жили и все блага западной цивилизации (книги, газеты, почта, устная молва) в британской Индии и даже Тибете, им легко могли быть доступны.
В этом случае они и не обязаны были хорошо знать тибетскую традицию, даже если жили какое-то время на Тибете, как гости, только то, что было доступно в книгах или газетах на данную тему или при личном общении с монахами или простыми жителями Тибета. Северный буддизм Махаяна, это не только Тибет, это и Китай и северная Индия, если они были урождёнными индусами и носителями индийских наречий (коих около десятка), то все вопросы касаемо их глубокой осведомлённости о тибетской традиции и знании тибетского языка отпадают сами собой.
ОтветитьУдалитьКак раз когда для человека язык и письменность, на которую он транскрибирует те или иные слова, является не родным, он легко может ошибиться в транскрипции слов, руководствуясь тем, как ему слышится и как ему удобней записывать или вместо транскрипции иногда использовать транслитерацию, когда она ему известна, и наоборот. Например в одном письме Махатма при переводе отрывка из текста, вместо слова "uruvela" пишет "uruvella", а вместо "bodhi" пишет "boddhi" и это преподносится Хэарами как неправильный перевод слов Махатмой, тогда как это всего лишь неправильная транскрипция слов как раз по причине того, что английский не являлся родным для Махатмы и как ему услышалось, так он и транскрибировал слово. А как на английский язык правильно транскрибировать названия тибетских топонимов, человеку, у которого ни английский, ни тибетский не являются родными языками? Отсюда могут и ошибки быть в написании некоторых топонимов на английском, при копировании сложных тибетских названий на чужом языке. Если Махатмы были знакомы с работами буддологов, которых упоминали в своих критических замечаниях, почему они не могли читать работы других авторов, описывающих тибетские традиции? Вопрос из серии карикатурного восприятия Махатм, как пещерных людей, не имеющих доступа к работам западных авторов, поскольку не существовало в реальности никаких карикатурных персонажей из восточных сказок, были "обычные" люди, высоко и разносторонне образованные и с эзотерическими знаниями и посвящением в какой-либо восточной традиции, по примеру тибетского ламы Кази Дава Самдупа.
Все случаи плагиата, заимствований и искажений объясняются довольно просто, кто-то когда-то раскрутил это колесо и дал ему ход, те же братья Хэар (а может и кто до них ещё был), понапихав в своё "разоблачение" всё и вся, не проверив какие-то моменты самостоятельно или сделав это абы как (как это было с несоответствием махаянской и палийской сутрами), после чего их подхватили другие "разоблачители" и недоброжелатели, и это всё стало обрастать другими примерами, схожими по качеству с примерами братьев Хэар, с опорой на карикатурное восприятие восточного человека, посвящённого в какую-либо эзотерическую традицию.
ОтветитьУдалитьВедь перепроверять это вряд ли кто-то будет, это надо достаточно кропотливую и долгую работу провести, искать разные источники, делать переводы, производить сравнения, что большинство интересующихся этой тематикой делать не будет, поэтому и копья ломаются с обеих сторон, поскольку обмен доводами в основном происходит в одной и той же плоскости, хотя изначально уже копья были поломаны у стороны "разоблачения" с появлением так называемого "отчёта" братьев Хэар, которые заведомо предвзято отнеслись к объектам "разоблачения" и достаточно халатно к своей "разоблачительной" деятельности и которых просто позже уже подхватили другие недоброжелатели.
А теперь один достаточно резонный вопрос, если ПМ это дело рук ЕПБ, как это безапелляционно заявляли те же братья Хэар, то кто тогда посвящал ЕПБ в эзотерические знания, которые содержатся и в ПМ и в ТД и которых нет и никогда не было в работах западных востоковедов (что времён ЕПБ, что сейчас), на которых ссылались в своих критических замечаниях авторы и того и другого?